Сущность

Глава 3

(Все, что у него было, она забрала с собой)

Он еще отчетливо помнил каждую из ее картин. Он помнил эти неуклюжие мазки дрожащей рукой, ее бледные и потрескавшиеся от сухости губы, дрожащие в неразборчивом шепоте. Взъерошенные короткие волосы. Блестящие от слез глаза.

То, с каким видом она рисовала, не стоило вообще видеть кому-либо. Но Саша все видел. Двадцать лет своей жизни.

Он словно завороженный наблюдал за тем, как ее рука возносилась над полотном, как капельки краски падали на ее руки, на пол, на все вокруг и иногда добирались до самого Саши. Она по щелчку пальцами становилась безумной. Рисовала быстро-быстро, будто боялась что-то упустить, забыть или потерять. Так, как особо дотошные люди записывают свои сны по пробуждении, потому что картинка имеет свойство бесследно исчезать из памяти, оставляя после себя смутное ощущение дежавю.

Когда она заканчивала рисовать, ее картина никогда не казалась Саше законченной. Едва различимые на полотне лица усмехались контуром губ, смотрели на него через очертания глазниц и казались лишь набросками какого-то будущего шедевра. Но она облегченно вздыхала и улыбалась, переводя взгляд с картины на Сашу и обратно. В эту секунду она переставала быть сумасшедшей, переставала видеть странные галлюцинации и сны наяву и становилась совершенно обычной женщиной.

Когда все заканчивалось, когда она успевала перевести дух, всегда подходила к Саше и крепко прижимала к себе. Часто бывало так, что ее домашняя рубашка оказывалась мокрая насквозь, и Саша проваливался в это облако запаха пота, перемешанного с резким цветочно-цитрусовым парфюмом. У нее громко билось сердце, так, как будто все эти часы за ней кто-то гнался, но так и не смог догнать.

Именно это сердце ее и подвело. Оно остановилось год назад.

Сашины воспоминания о матери всегда отличались от прочих других по цвету. Они были более тусклые, серые, неразборчивые. Напоминали собой движение в кинотеатре во время фильма, когда ты едва ли можешь рассмотреть лицо человека, сидящего рядом с тобой. Порой Саша ужасался тому, что действительно не помнил ее лица с того времени, когда она была молода, красива и много смеялась, но совершенно не мог забыть это выражение загнанности, страха и безумия, когда она рисовала.

Иногда Саша говорил об этом вслух. Многие удивлялись: их-то она никогда не пускала в свою мастерскую. Они-то не наблюдали этого мгновенного раздвоения личности, не видели ее погони. Все это знал лишь Саша, и это была маленькая тайна, из ночи в ночь преследовавшая его во снах.