Сущность

Глава 7

Она никогда не курила, но Пустошь подсунула ей единственную сигарету как знак чего-то особенно важного. Она не понимала. Не хотела понимать – слишком устала от всего этого дерьма. Сигарета была одна, но огня не было. Нечем зажечь. Никак не попробовать единственный раз в жизни.

Долго крутила между пальцами, длинными, элегантными, если смотреть с тыльной стороны руки и уродливыми со стороны ладони. Сухая изодранная кожа всегда была ее проклятьем. Легко перекатывающаяся между пальцами сигарета будто бы была привязана к руке невидимыми веревками. Движения были методичные, слаженные, они затягивали ее сознание в бесконечный цикл повторяющихся событий.

Она не выдержала. Выбросила сигарету в пропасть и проследила за ней взглядом. Сидеть на краю скалы было холодно и безрассудно, но ей, на самом деле, было все равно.

Послышался лай, и внутри что-то встрепенулось. Она будто бы очнулась от долгого сна и тут же вскочила на ноги, отойдя подальше от края, чтобы мчащийся на нее пес не снес их обоих в бездну.

Лучшее, что существовало в каждом из миров – это объятия с другом, она это знала. И теперь, когда пес вился у ее ног, не находя себе места и изо всех сил виляя хвостом, она закрывала глаза, позволяя шершавому языку касаться ее щек и лба и забывала обо всем, потому что во всем ее почерневшем уставшем сердце оставалось одно единственное место.

– Хороший мальчик, Воланд, – сказала она, улыбнувшись искренне впервые за много лет. – Я тоже скучала по тебе. Пойдем домой?

Пес затрусил впереди, она же едва перебирала ногами, хотя не изменяла королевской осанке. Тонкие длинные пальцы барабанили по воздуху, отбивая мелодию, известную лишь ей самой.

Домик стоял на пустыре. Каждому он виделся по-разному, но ей одной в нем было по-настоящему хорошо. Она раскладывала вдоль стен картины, пробовала разные порядки и последовательности: верила, что все они – части истории, и если сложить их вместе, получится сюжет и разгадка тайны всей ее жизни. Но ключ все время ускользал. Она так долго всматривалась в картины, что терла глаза до красноты, и теперь неприятно саднило кожу век, но эта боль была совершенно ничтожной по сравнению с той, что таилась в картинах.

Начинало темнеть. Она не хотела затягивать разговор до темноты, она действительно боялась так, что все внутри сжималось и пульсировало вместе с колотящимся сердцем. Поэтому она быстро сложила картины в стопку и обернула плотной черной материей. Таким же полотном было закрыто и зеркало. Одним движением руки она сдернула занавеску и замерла, видя, что людей в отражении, как и всегда, стало двое.