Дикарь

Глава 33

Пионы в вазе у её кровати всегда были свежими. Нежно-розовыми, бежевыми, еле красными или чуть голубыми, но никогда не белыми: Беатрис Эйрменд не терпела белый. Слишком уж скучный и незатейливый цвет.

Постельное белье, легкий больничный халат Ины, стены её комнаты-палаты, мебель, даже халаты снующих всюду докторов и медсестер менялись от одного пастельного оттенка к другому, но не обращались в белый, как будто госпожа Эйрменд может нагрянуть с внезапным визитом, коих не состоялось ни разу за неделю. До сегодняшнего дня.

— Час назад я виделась с твоей дочерью.

Ина приложила все силы, оставшиеся в больном женском теле, чтобы удержать безразличное выражение на осунувшемся лице. Она сидела на кровати, устремляя взгляд в нолис и прокручивая бессмысленную ленту новостей.

Рано или поздно это бы случилось. Рано или поздно её мать увидела бы Иви. Рано или поздно она заявилась бы в эту палату, властно уселась в мягкое кресло у кровати и пытливо уставилась на свою молодую копию, ожидая реакции. Ина пообещала себе, что мама ничего не получит: ни крика, ни мольбы, ни слова, ни проклятия, ни слезинки, ни единого взгляда. Возможно, эта золотоволосая тиранша питалась слабостью и эмоциями своих жертв, так что Ина решила оставить мать без обеда.

Игнорирование всегда больнее открытой конфронтации.

— Очаровательный ребенок, — продолжила Беатрис, протягивая руку к пиону на прикроватной тумбе. Ногти, выкрашенные в красный, неторопливо ласкали нежный лепесток.

Конечно, ведь Иви воспитывали без влияния кое-какой особы.

Ина следила за движениями Беатрис краем глаза. Изменилась ли внешность мамы за семь лет? Постарела ли она? Телевидение и социальные медиа показывали лишь замыленные, сотни раз отредактированные картинки, редко передающие реальность. Но поднять голову и посмотреть на живую Эйрменд приравнивалось к поражению с первой же битвы.

— Совсем не то, что я ожидала от тебя, Инес.

Ни Кай, ни Джун не предупредили Ину о проклятой встрече. Оба ловко и красиво лгали ей по телефону, спелись в одну успокаивающую её песню. С одной стороны, девушка злилась: речь касалась её дочери и, как минимум, она имела полное право знать, куда и когда девочку увозят. С другой, Инесса прекрасно понимала причину их лжи и притворства. Её нервы берегли так, как могли, как умели, как получалось. Не очень профессионально.