Мёртвая голова

Глава пятая. Утренняя месса

Всю жизнь любовью пламенной сгорая,
Мечтал я в ад попасть, чтоб отдохнуть от рая. Уильям Блэйк.

Нежность, о, нежность.

Сколько лет он ждал этого. Сколько миль проехал, хотя прежде не знал, что едет именно к ней, пусть и верил в бессмысленную энтропию, которую сеял, как религию. Сколько глаз, лиц, рук превращал в месиво плоти, чтобы однажды из кровавого мир стал обыкновенным. Благодаря ей.

Каким он был до? Этот мир? Маттео не знал. Не помнил уже, вот и всё. Только отголосками, быть может - как далёкое эхо. Где-то на подкорках памяти сохранилось, что цвета бывают тёплыми и холодными, и всей палитры, и разных спектров, а не только глубоко-красными, от которых воспаляются натёртые веки и изнасилованный болезнью мозг. Он смутно помнил цвет воды и собственных глаз, и больше - ничего. А теперь узнавал всё опять.

Он брёл по коридорам Сент-Лэйка, осматривал и проверял, что сделал в своих новых владениях, пока не счёл увиденное достаточным. В его наушниках играла приятная музыка. Он не хотел снимать их. Это значило бы, что спокойствие тихой мёртвой ночи подошло к концу.

Маттео убрал назад волосы, мокрые от пота особенно на загривке, прошёл в женский дортуар и равнодушно провёл рукой по выкрашенной в бежевый цвет стене. Теперь он мог видеть этот цвет - цвет гноя, мерзкий, но знакомый, как эхо полузабытого голоса родом из прошлого.

Маттео чертил кончиками пальцев незримую линию поверх всех дверей, какие встречались на пути, пока не дошёл до той, где ждала его Миранда.

Нежность, о, нежность. Откликнись мне, я в ней утопаю.

Маттео легко покачивал подбородком в такт песне, которая была гимном зачинающегося утра. «Крепкая хватка Купидона». Он от восторга почти замирал, шепча одними губами «ба-ба-ба-да», когда это напевали в наушниках.

Взгляните на мою девушку,

Она - всё, что у меня есть.

Другие скажут - обычная девушка,

Но, дьявол, она только моя.

Он прижал ладонь к двери и прислонился к гладкому полотну лбом. Мог бы он стать тенью, падавшей от двери, за которой спала Миранда - он бы стал; он был бы пылью, скажи она так. Полом, по которому она ходит. Воздухом, которым дышит. Он был бы всем и ничем, щёлкни она пальцами. Но Маттео знал, что это - просто импульсивная нежность, такая, когда хочется обнять и задушить от слишком сильной, переполняющей любви, и предполагал, что будет дальше, поэтому очень быстро оставил за плечами порывы неконтролируемой, до желания убить, чувственности.