***
Ира замерзла; ее зубы стучали, губы посинели, пальцы дрожали, а я даже ничего не могла с этим сделать. При любых других обстоятельствах, я бы отдала ей свою куртку или обняла бы, прижимая к себе, но сейчас у меня не было ни куртки, ни сильных рук и тепла моего тела, так что мне приходилось закрывать глаза на то, что девчонка даже не могла говорить от холода.
Мы шли по ее району, окруженные лишь светом фонарей и огнями из окон больших домов. Мы шли, куда глядят глаза, не могли выбрать точного направления, молчали и смотрели друг на друга, над чем-то потешаясь. Мы улыбались, но я все еще не могла смириться с тем, что она замерзает. Я спросила:
— Не хочешь вернуться домой?
— Подожди немного.
— У тебя будет обморожение.
— Я смогу обвинить в этом тебя, — она встает посреди дороги.
Я оглядываюсь. Мы шли уже долго, вдыхая пыль звезд, царапая пальцами небо и асфальт, она - подошвами тяжелых ботинок, я - босыми пальцами. Вокруг нас не было никого. Только холодный воздух, покрывающий наши легкие коркой льда, тусклый свет с дисплея телефона, который Ира держала впереди себя, освещая дорогу. Мы вышли в пустой район. Я застыла.
— Именно здесь я очнулась. Мне казалось, что это очень далеко от твоего дома.
— Нет, — хмурится она, оглядываясь на меня. — Всего лишь около километра. Видишь, — она указывает пальцем на перекресток через два дома. — За тем поворотом наш район.
Я опешила, начала оглядываться, ища хоть что-нибудь, что могло мне помочь разобраться в той ночи, в самой себе, во всем происходящем. Казалось, между домом Лазутчиковых и местом, где я открыла глаза, лежа на асфальте в окружении пустоты, было огромное расстояние. Ведь я петляла до самого рассвета по длинным улицам, пробежала через огромный парк, кружила у бизнес-центра до тех пор, пока не услышала тот женский голос. Но на самом деле, я была так близка к Ире, оказалось, что мне нужно было сделать всего пару шагов, чтобы она заметила меня намного раньше, чем это случилось.
Я хорошенько присмотрелась ко всем домам. Слезы подступили к глазам. Через десять шагов от места, где мы стояли с Ирой в данную секунду, находилась детская площадка, которую построил сосед моих дедушки и бабушки. За следующим углом находился маленький магазинчик, из которого мы воровали нугу и жвачку. Там, в конце улицы, стоит дом в два этажа с красно-кирпичной крышей, с розовыми стенами, с завядшими на подоконниках цветами. Там, в конце улицы, стоит дом моих бабушки с дедушкой. Я очнулась именно здесь, именно на этом месте. Я открыла глаза вместе с болью, раскалывающей меня на части, в месте, где провела все свое детство. Каждое лето до тринадцати лет, пока нам не сообщили, что дедушка умер от сердечного приступа в своей теплой постели. Я не возвращалась сюда с тех самых пор, как дедушку похоронили на местном кладбище, как Грэм и наши друзья жестоко поступили с бедной Несс, как Эллиот уехал учиться в Москву, даже не зная, что происходило с его сестрой.
Я ревела, размазывая горячие соленые слезы по щекам, потому что наконец поняла, что случилось со мной, со всеми жителями этого старого района, ныне пустого, страшного, заполненного тайнами и кучей ошибок, запечатанных в стенах каждого дома, которые нельзя даже разрушить, потому что это останется с тобой навсегда.
Я обернулась к Ире, и когда она увидела, что я поддаюсь истерике, то в миг подлетела ко мне и безрезультатно попыталась дотронуться до моих плеч, но я не позволила, отбежав на шаг назад.
