Странники

Том 2. Глава 27. Когда кровь плывёт по воде. Часть 1

Когда ищешь пути побега, готов перепрыгнуть даже через высокую колючую проволоку, даже если заведомо обречён на провал. Леон понимал это и всё равно сбежал из комнаты, как только тусклые прямые лучи пробрались сквозь щели штор. У него не было никакого желания объясняться и слушать сопереживающие речи. На завтрак он заявляться не планировал, прихватил у шныряющих по коридорам дворца фейри кувшин с медовой водой и пару спелых груш и разлёгся на лавке с отцовским дневником в примеченной прошлым вечером удалённой беседке. Здесь единственными его спутниками оказались пасущиеся на лужайке лани. Те нисколько не боялись незнакомца, чавкали зелёной травой и изредка бросали любопытный взгляд чёрных бусин в оправе из густых ресниц.

Леон опустил дневник на колени и утомлённо потёр веки. Он столько раз читал его, столько раз разбирал размытые временем закорючки на пожелтевшей бумаге, однако постоянно чувствовал, что что-то упускает из виду. Это был лишь обычный исследовательский дневник, ничего личного. Ни одного пророненного вскользь ласкового предложения о нём или Алексис Самаэлис, ни душевных воспоминаний о друзьях, никаких терзаний и сомнений, только голые факты и предположения. Знал ли отец, как ошибочны его суждения о порядочности богов, а если знал, то почему так стремился занять их сторону?

От нервных раздумий у Леона даже в горле засвербело. Он промочил глотку нагло украденным медовым напитком и поморщился – слишком сладко, но лучше, чем иссыхать от жажды, да и всяко приятнее компотов в пансионе. Нет, компоты миссис Биккель всегда были вкусные, но именно те, что подавали в столовой, были водянистые и пресные. Порой, когда случайному пансионеру попадалась сочная ягода в стакане, другие с завистью косились, а особенно смелые даже предлагали обменять её на сладкую булку, лишь бы не пить разбавленную водой бурду.

Леон затряс головой, отбрасывая ностальгичные мысли. И с чего он вдруг вспомнил о тех днях? Может, скучал по тому времени, когда ничего не знал, когда его жизнь не висела на волоске, а его единственной проблемой было не получить по шее от мадам Тулле?

Обтерев грушу о ткань рубахи, он надкусил плоть и облизнул губы от брызнувшего сока. Сладкая, с тянущей кислинкой, такую в Англии не попробуешь. И, подняв дневник с колен, вновь стал вчитываться в страницы. Высшая энрийская речь уже давалась ему легче, он свободно разбирал целые предложения, но некоторые слова всё ещё не поддавались переводу. Хорошо, что хоть говорить на нём не было нужды, а то Леон бы вмиг покрылся красными пятнами от шеи до самого лба. Вот Викери другое дело – тот и говорил на любом языке изящно, словно тот был его родным, и читал без запинки, даже писал без ошибок, – а Леон... Он даже слово «истина» на энрийском говорил так, словно собирался харкнуть в лицо собеседнику.