Элизабет, чуть улыбнувшись своему отражению, поправила воротник рубашки. В груди волнительно отдавалось чувство эйфории — каждый раз будто в первый. Она закрыла за собой дверь своей спальни и — как обычно чуть спешащим шагом — двинулась во двор школы.
Так много времени прошло с тех пор, как они с Драко виделись нормально в последний раз — он все время был то занят, то болен, то что-то еще. Это продолжалось на протяжении почти четырех месяцев — многовато, хотя они уже и встречаются третий год.
Элизабет была влюблена по уши, этого не было и нет смысла отрицать: вечно трезвый и холодный разум пьянел всякий раз, окажись Малфой рядом. Известна ли причина? Никак нет. Она не знала, за что любит его — но уж точно за то, что он любит ее так же сильно. Именно в этом девушка не сомневалась никогда.
Хоть Лиззи и помнила главную дядину заповедь «никогда не задумывать ничего наперед», она порой грешным делом строила планы: через год — сразу после окончания Хогвартса — они с Драко будут работать в Министерстве Магии, как им и пророчат все окружающие, еще через пару лет поженятся, а там уже как получится. Каждый вечер староста засыпала с мыслью о том, что скоро все закончится, с Пожирателями Смерти будет покончено, эта бесконечная атмосфера ужаса и траура сменится, и тогда они с Драко будут засыпать вместе, не переживая о том, настанет ли завтрашний день. Говоря откровенно, именно на Драко все бытие Хартс и держалось — ей нечем жить, если его нет рядом, хоть убейся: лишь ради него она не бросала школу, не бросала борьбу за выживание. Своей любовью Малфой буквально воскрешал в ней рвение жить каждый раз, когда оно пропадало.
В последнее время с этим у них было туго. Драко стал совсем замкнут, занят, подавлен. Не находил на нее сил и времени, не принимал ее помощи, хотя — Элизабет уж точно знала! — именно она и могла помочь. О, будь воля Хартс, она бы забрала все его беды на свои плечи: там и так уже многое скопилось, от новых проблем ничего не изменится. Но парень методично отказывал ей, часто не находя времени даже заговорить с ней за день. Не хочется признавать, но это делало железной леди Хартс очень и очень больно — пропадало всякое желание есть, спать, работать над собой: а смысл? Каков толк от всего этого, если Драко не видит? Каков толк от всего этого, если Драко не рядом? Держать в себе все, что копится в голове, снова стало нормой — ей не хотелось нагружать его еще и своим нытьем. Все подавленные чувства ясно давали о себе знать: апатия, неконтролируемый гнев, пассивная агрессия, крайняя степень раздражительности, нежелание делать что-либо и даже жить — все это сопровождало девушку последние четыре месяца, уже вторую неделю подряд перманентно и бесперерывно: от этого напряжения уже начала съезжать крыша.
Весело подойдя к дубу, Элизабет улыбнулась, увидев однокурсника. Не дав сказать ему и слова, брюнетка прижалась к его груди.
— Я скучала, Драко, — проговорила она, крепче стискивая его шею.
Оторвавшись, девушка встала напротив, глядя на парня в оба. Но тот, смотря то на нее, то в сторону, не спешил принимать обрадованное выражение лица.
— Что случилось? Все хорошо? — Обеспокоено сказала староста, изучая его взглядом.
— Все нормально, просто...
Он замялся. Громко выдохнув, юноша поднял глаза.
— Лизз, послушай... Ты — лучший человек в моей жизни, ты знаешь это. Ты очень, очень красивая, умная, преданная, добрая...
Девушка чуть улыбнулась уголком губ, слыша все это. Что за неожиданный прилив нежности?
— Ты стала мне ближе всех, это ты тоже знаешь. Ты очень сильная, но...
Он снова замолчал, шумно вздохнув.
— Лизз, кажется... Кажется я тебя больше не люблю, — сказал он, проведя рукой по лицу.
Элизабет смотрела на него, не понимая, что происходит. Она не менялась в лице, хотя внутри начиналась настоящая буря.
— Что?
— Я больше не люблю тебя.
Эхо. Шумное, многоголосое эхо повторяло в голове пять страшных слов.
— Прости. Прости, пожалуйста, просто... — Он начал подходить к ней, чтобы обнять, но остановился.
— Все нормально, Драко, — растерянно заговорила она, стараясь взять себя в руки, — все нормально. Так бывает, я знаю. Я рада, что ты смог это понять и вовремя принять. Ты молодец. Я горжусь тобой. Надеюсь, у тебя все будет хорошо, ты правда заслужил это. Спасибо за все, и...
— Ты сильно обижена?
— Нет. Я не обижена. Я понимаю.
— Я вечером занесу тебе все, что ты у меня ост...
— Оставь себе.
— Мы останемся друзьями? — Спросил он, сглатывая.
— Нет, — резко ответила черноволосая, смыкая челюсти, — я не смогу. Прости. Мне пора.
— Постой, Элизабет, я...
— Извини, мне нужно подготовиться к зельеварению, — сказала она, разворачиваясь.
Не очень быстро шагая в сторону школы, девушка смотрела прямо в никуда, все чаще и чаще вздыхая. Подбородок чуть дергался, ком встал поперек горла. По щеке скатилась одинокая слезинка, которую никто не ждал и не просил появляться. Все тело ломило будто от тысячи ударов — вся боль мира только что свалилась на ее плечи. Слезы все чаще стали течь по лицу, но Хартс не обращала на них никакого внимания, продолжая идти. Свернув у самых ворот в школу, она села на камень на краю обрыва. Сдерживать себя староста больше не могла. Разрыдавшись в голос, черноволосая утирала и утирала никак не останавливающийся поток, размывая соленую жидкость по лицу, рукам и шее. Двух минут было достаточно, чтобы разрушить ее мечты, ее цели и ее саму. Вот, в чем проблема — это были ее цели и мечты, а не их общие. Как же больно знать, что так бывает. Что за тебя больше не болит у человека, ради которого ты готов на все. Что теперь не за, а из-за этого человека болит у тебя. Хочется вернуть все, как и раньше... Этого не будет, все, забыли. «Как не сойти с ума, представить, что мне сейчас все равно?», — проносилось в ее голове, иногда заглушая слезы. «Ты ведь староста, Лиззи, как ты можешь давать слабину?», — звучал в голове его смеющийся голос, звенящий радостью еще буквально полгода назад.
— Староста сегодня, староста завтра, но больше не с тобой.
