Элизабет спешно шла в сторону гостиной Слизерина, поглядывая на наручные часы: уже поздно, не хотелось бы, чтобы заметили...
— Кто это у нас суетится? А-а, это ты, сердцеедка? — Вдруг хихикнула со своей картины Полная Дама.
— И вправду, Хартс, — усмехнулась в тон ей Виолетта.
— Сразила бедного мальчишку, — шушукнула первая.
— Что, простите? О чем вы? — Спросила, но
женщины с картины, будто ни в чем не бывало, продолжили болтать, иногда поглядывая на нее. На вопрос отвечать парочка не собиралась.
«И черт бы с вами», — фыркнула про себя черноволосая. Только задерживают.
Дверь в гостиную с шумным стуком закрылась. Весело вещавший о чем-то сокомандникам по сборной Драко резко замолчал.
— О, Хартс, привет, — обернулся Теодор, — мы думали, ты спишь уже. Где была так поздно?
— Да так, дядя попросил котлы помыть, — ответила она, пожав плечами.
— Так он не просил, а наказал этим первокурсников. Ты-то там что делала? — Спросил Блейз, перекидывая из руки в руку теннисный мячик, который он неделю назад нашел в Хогсмиде.
— У них сегодня был тяжелый день. Я такими измотанными вела их с поля на ужин... Мне нетрудно.
— А ты после трех пар и тренировки, то есть, была в самом расцвете сил? — Усмехнулся Майлз.
— Да, Элизабет, хоть немного пожалей себя, — добавил Грэхэм: скоро матч, что он будет делать без своего лучшего охотника?
— Я староста школы, это моя работа, — проговорила девушка, раскладывая по местам книги. Она дикая перфекционистка.
— Но у Слизерина есть староста, — хохотнул Блейз, кидая мячик в Драко.
— Малфой, а ты что замолчал? Так бодро нам о крахе сборной Гриффиндора рассказывал, — сказал Блетчли.
— Да нет, уже ничего... — Проговорил он.
— Так что, староста Слизерина, ты чего голове всех голов не помогаешь? Посмотри, как она устает. Будь джентельменом!
— Да ладно, он же не нагадать должен был. Я не звала, — ответила за него Элизабет, — ладно, я спать, до завтра!
— Мы тоже пойдем. Драко, идешь? — Спросил Тео, оборачиваясь.
— Да нет, посижу еще. Голова что-то болит, — сказал он.
Оставшись в полном одиночестве, парень подпер кулаком голову, глядя в одну точку.
— Ну-ну, голова у него болит. И чем же занята она? — Усмехнулась с картины Анна Болейн.
— М? — Поднял он голову, — а, это Вы... Да так, ничем.
— Мальчик мой, я умерла уже как почти пятьсот лет, не пытайся обвести меня вокруг пальца. Я знаю твою головную боль: она сильная, давящая, еще очень красивая, а зовут ее Элизабет Хартс.
— Что? С чего вы взяли? — Усмехнулся юноша.
— Уже все картины говорят об этом. Виолетта увидела, как ты читал прямо у ее портрета свое признание ей, а потом порвал и сунул в карман.
Малфой, покраснев, тяжело и шумно выдохнул.
— Да, она мне очень нравится, но... Но я знаю, что у меня нет шансов.
— Почему же? — Поинтересовалась Анна.
— Потому что Элизабет Хартс — это Элизабет Хартс, а я...
— А что, позволь спросить, не так в тебе?
— Да даже если все во мне так, она слишком хороша. Ей это не нужно.
— Знаешь, юный Малфой, я бы могла списать это на простое баловство, но то, как ты смотрел на нее, когда она вошла... Да, даже твой отец не смотрел так на Цисси. Как хочется увидеть ее снова...
— Она тоже часто Вас вспоминает, — грустно улыбнулся блондин.
— Ну ладно, иди ложись спать, утро вечера мудренее... А я попробую как-то тебе помочь.
— Никак Вы мне не поможете... Спокойной ночи, — выдохнул он, покидая гостиную.
— Ты плохо меня знаешь, мальчик, — сказала вслед ему женщина с картины, — даже дурак Генрих Тюдор передо мной не выстоял.
