В Большом Зале было как никогда громко: огромный стол, получившийся путем соединения всех восьми в квадрат, был заполнен, вокруг сновали студенты, то и дело громко смеясь и болтая: в этом году неформальный «ужин» после святочного бала был как никогда многолюден — пустили даже младшие курсы. Ну а почему и нет, верно? Ужин — не бал, так что по просьбе старосты школы прийти было позволено всем.
В отсутствие преподавателей студенты чувствовали себя намного раскованнее, чем обычно. За одним столом друг рядом сидели, казалось бы, несовместимые люди: ученики всех четырех факультетов отмечали Сочельник, по возможности оставив все распри.
— Извините, друзья, хотелось бы произнести тост, — вдруг поднялся повеселевший после некоторого количества контрафактного огневиски, выпитого в коридоре, Драко Малфой. Он стучал по бокалу серебряной ложкой.
Постепенно все ощутимо стихли, обратив на него внимание.
— Я поднимаю свой бокал за человека, который всю жизнь мотивирует меня работать над собой. Человека, который озаряет мою жизнь, радует глаз и восхищает с первого дня нашего знакомства. Человека, который может пробудить во мне что-то светлое, воззвать к спокойствию и утихомирить в моей душе любой ураган одним словом.
Все с замешательством улыбались, поглядывая на Пэнси. Блейз толкнул подругу в плечо: неужели вдруг Малфой стал таким благородным. Абсент? Как иначе объяснить такую чувствительность и сентиментальность от холодного принца?
— Я хочу поднять бокал за девушку, которая мне нравится. В которую я по уши влюблен всю свою сознательную жизнь. Она просто сногсшибательна, умна, рассудительна, прекрасна, безупречна, ответственна...
Паркинсон уже не могла сдерживать улыбку, оголив тридцать два безупречно-белых зуба. Она занервничала, под ложечкой начало приятно покалывать. Засмущавшись, шатенка опустила глаза в пол.
— Я хочу поднять бокал за Элизабет Хартс.
Все зашептались, повернувшись в сторону противоположного конца стола. Там, вдруг замерев, подняла голову староста школы. Пропуская мимо все вышесказанное, она скучающе водила ногтем по столу, подперев голову рукой. Ее глаза выражали такую степень удивления, что не понять ее ступора было невозможно: и вправду, что за сюр? Они никогда не общались — так, разве что как староста и студент, как однокурсники. Не были друзьями, не флиртовали...
— Что? — проговорила она одними губами, моргая.
— Я набрался смелости спустя семь лет своей учебы признаться тебе в любви, Хартс. Ты просто невообразима. Мои — да и не только — мысли пленены твоими черными глазами уже очень давно. Пока никто не успел украсть из-под моего носа такое сокровище, я решил поставить точку. Конечно, огневиски помог мне пойти на этот шаг, но...
Оторопели все. Даже его лучшие друзья. Никто представить себе не мог, что Малфой может хотя бы помнить о существовании Элизабет Хартс. Они почти не здоровались, не разговаривали, не контактировали.
Девушка, смутившись, отвела взгляд. Она резко напрягалась, выпрямляясь.
— Отойдем? — Буднично сказал юноша, выходя из-за стола.
Ничего не ответив, она тоже встала, выходя в коридор. Блондин, придерживающий ей дверь, вышел следом. За столом снова стало шумно.
