Гукюн

Потому что это ты

— Юнги, пожалуйста.

Дверь с той стороны толкают, но она только поскрипывает, не подаётся.

— Уходи, — с трудом собирает иссякающую в присутствии альфы силу Юнги и, взобравшись на койку, натягивает на себя износившееся покрывало, будто так его запах не просочится, будто из-под него его достать будет невозможно. — Я пошёл к тебе, — говорит омега, сжимая сводящую судорогами челюсть. — Я перешёл через гордость. Я пошёл к тебе, потому что это ты. Это всегда был ты. Это моё наказание, и я его принял.

Гуук молчит, стоит прислонившись лбом к подгнившей двери, и чувствует, как сердце в груди ходуном ходит. Юнги говорит то, о чём он и мечтать не мог. Говорит надрывно, точно всхлипывает, и вместо радости альфа горечь омеги чувствует. Он разделяет его обиду, пока сам не понимает на что, скребётся о дверь в жажде его увидеть, успокоить, и продолжает неслышно его имя повторять, прощение за всё, что уже совершил и ещё совершит, просит.

— А ты... — доносится треснутый голос Юнги. — Вернись к тому, от кого и пришёл.

— Юнги, я только что прибыл во дворец, я даже Маммона в конюшню не завёл ещё, — не понимает альфа. — Открой эту дверь, прошу тебя.

Чонгук, вернувшись в Идэн, уже с самых ворот почувствовал, как сладко пахнет ночной воздух. Он этот запах из тысячи узнает, он в нём с первой встречи в Мирасе утонул, только на него и реагирует. Так пахнет его мальчик. Тот, кто не просто покорил его своей красотой, а поразил в самое сердце своей громадной неиссякаемой силой.

Чонгук ломал его искуснее своего главного палача. Ломал не только кости, а стержень ради которого из родных земель забрал. Он отнял у него всё, заставил пачкать тонкие изящные пальцы, которые только поцелуями покрывать, в навозе, вынудил голодать, терпеть оскорбления, но так и не смог заставить смотреть в пол. Так и не смог заставить подчиниться. Никогда не сможет. Юнги отлит из самого прочного металла — не согнуть, не сломать. Гуук видит в нём себя, своё отражение, свой путь, который он сам прошёл за почти что двадцать лет, а Мин Юнги за пару месяцев. Чонгук нашёл в Мирасе не только успокоение и прощение от отца, он нашёл там своё сердце, бьющееся в груди маленького омеги, и способного своим светом ослепить даже многотысячную армию. <i>Ломая его, он ломался сам.</i> Нехотя, стиснув зубы, сам из себя титановые кости вынимал, скелет деформировал, на то, что никогда бы не принял, глаза закрывал, уступал. Бесился, пытки придумывал, и с каждым страданием и криком омеги сам совсем немного, но умирал.