Икаровы крылья

Часть 3. Поезд проследует без остановки

В вагон набилось столько народа, что с трудом удаётся дышать. И всё же в плотной толпе кондуктор пробивает себе коридор. На его лице широкая джокеровская улыбка. Яркие волосы зачёсаны назад. Он в растянутой майке, открывающей покрытые татуировками руки.

Кондуктор ловко лавирует между пассажирами. Билетов ни у кого нет – как нет и нужды в них. Вместо бумажек острый глаз кондуктора "гасит" лица. Кажется, он лично знаком с каждым.

– Можно сойти, пока ты при деле. Пока ты кому-то нужен, – неизменно напоминает он, улыбаясь во все тридцать два.

Оскал кондуктора ничуть не ободряет. От него по всему телу пробегает дрожь.

Состав, покачиваясь, движется по неосвещённому тоннелю. И я почему-то отчётливо знаю две вещи.

Первая. Поезд приближается к моей станции.

Вторая. Сегодня он пройдёт мимо без остановки.

И, действительно, провода за стеклом сменяются белыми разводами на сине-голубых панелях. На станции вырублено электричество. Я вижу только, как слабо поблёскивают в падающем из окон свете мощные металлокерамические колонны.

Состав сбавляет ход и в гробовой тишине ползёт мимо перрона. Я вглядываюсь в сумрак. Подземный вестибюль постепенно схлопывается позади.

У меня ёкает сердце. И тогда вдруг покрытые граффити стены вагона вздрагивают.

В следующее мгновение автоматические двери уже смыкаются за спиной. Меня обдаёт порывом ветра, и поезд, мигнув сигнальными огнями, скрывается в тоннеле, словно выпущенная из револьвера пуля.

Я опускаю взгляд в тщетной попытке понять, как затёртый терракотовый пол вагона мог внезапно смениться гладкими гранитными плитами, и лишь теперь замечаю, что на предплечье легла чья-то рука. Я не ощущаю ни тепла, ни холода, только лёгкое давление.

Вздрагиваю и пытаюсь вырваться, но чужие пальцы держат цепко.

На платформе – ни звука. Я слышу лишь собственное сбитое дыхание. Лоб мокрый от пота, воздух обжигает дыхательные пути.

Я не знаю, что делать дальше и куда идти. Но, кажется, мой спутник в курсе.

Он уверенно шагает вперёд и несильно, но настойчиво тянет меня за собой. Я оступаюсь – в темноте едва удаётся разобрать очертания собственных ног, – но стараюсь не отставать.

Не знаю, почему, но мне хочется верить этому человеку. Хочется... ему довериться. И уйти подальше от путей, по которым поезда всегда идут в одну сторону.

Сумрак впереди сгущается, и я почти ожидаю увидеть там чудовищ, готовых броситься на нас. Но мы подходим ближе, и теперь я понимаю: это всего лишь лестница. Наверху слабо поблёскивают стеклянные створки турникетов.

Тревожные образы меркнут. Остаются только мёртвая тишина и выступающие из тьмы ступени. Во мне крепнет необоснованно твёрдая уверенность в том, что теперь ничего плохого не случится.

Дыхание постепенно выравнивается, пульс падает. Я снова пытаюсь высвободить руку. Гораздо мягче, чем в прошлый раз. Мой спутник противится этому, но я всё-таки добиваюсь своего, а потом наши пальцы переплетаются. Он слегка сжимает мою ладонь в ответ.

Я по-прежнему не могу разобрать, кто это, но рядом с ним мне так хорошо и спокойно, что единственное, чего я сейчас хочу – и дальше идти с ним рука об руку. Я подхожу к своему спутнику чуть ближе; мы поднимаемся по лестнице плечом к плечу.

Больше всего на свете я боюсь выпустить его ладонь из своей. Если это произойдёт, мир рухнет. Возможно, прямо из вестибюля вылетит поезд. Татуированный кондуктор с безумной улыбкой будет сидеть в кабине машиниста, и локомотив раздавит меня в лепёшку. Или острые зубы бесплотных чудовищ сомкнутся на ногах, шее, плечах. Сумрак – их территория. Они – и есть сумрак.

Но, пока мой невидимый спутник рядом, мне нечего бояться. Нам нечего бояться.

И, хотя за турникетами клубится такая же липкая тьма, как за спиной, у меня на душе светло и легко, как никогда прежде.