Икаровы крылья

Глава 47. Среди теней

– Каждый уходит по-своему, – слабым голосом произнесла бабушка, когда мама плакала от бессилия у её постели.

Эти слова преследовали Мишу неделю и потом ещё долго отзывались эхом в голове. На самом деле, он бы никогда не подумал, что бабушка способна сказать нечто подобное. Она так отчаянно цеплялась за свои старые позиции, так старалась уверить всех в том, что по-прежнему ни от кого не зависит, даже когда с трудом стала добираться до кухни, что нельзя было представить, чтобы она так спокойно говорила об уходе. Признавала, что песок в песочных часах кончается и на сей раз их некому будет перевернуть. Что всё конечно и конец близок.

Именно тогда по квартире как будто разлился могильный холод, который не могли прогнать солнечные лучи, даже если к полудню нагретый подоконник почти обжигал кожу. Жизнь ускользала, и Мише казалось, будто она вот-вот покинет и его.

Люди умирают каждый день. Никто не вечен. Когда месяц назад бабушке вызывали неотложку, флегматичный фельдшер напомнил им всем об этом лишний раз. Пожалуй, его слова можно было бы назвать циничными, но представителям такой профессии и не положено носить розовые очки.

– Вот вы представьте, что в этой комнате собрались бы все ваши родственники. Один дожил бы до ста пятидесяти, другой – до ста... Здесь было бы не протолкнуться! Но природа поступила хитро: рано или поздно что-то ломается. Все мы умираем. Кто-то от болезней, кто-то от проблем с сердцем... Что поделать? Вы хорошо пожили, так дайте теперь пожить потомкам.

Непонятно, хотел ли фельдшер приободрить терявшую силы старушку. Если и хотел, ему плохо это удалось. После отъезда неотложки атмосфера в квартире сделалась ещё более гнетущей, чем прежде. Наверное, потому, что горькую пилюлю нечем было подсластить. Слова фельдшера звучали как приговор. Суровый приговор, который не смягчить усилиями лучших адвокатов.

Маленькая квартира всё сильнее напоминала склеп, в котором оказалась заживо похоронена целая семья. Её воздух отравлял – если не тело, то сознание уж точно. Отрезок от рождения до смерти, называемый жизнью, укорачивался на глазах, готовый вот-вот схлопнуться, превратиться в точку.

Век человека короток. Он увядает быстрее, чем завершается сукцессия на каком-нибудь лесном озерке. Пройдут годы, лес останется, и озеро превратится в болото, взойдут семена сосен, но уже некому будет сидеть на заросшем берегу. Возможно, его кто-то и отыщет, но точно не тот, на чьей памяти озёрная гладь ещё блестела на солнце.