Икаровы крылья

Часть 4. Прыжок

Я летаю. Летаю вновь.

Как будто без крыльев – я не чувствую их веса за спиной, – но почему-то очень легко. Просто отталкиваюсь от земли, перемахиваю через сетчатый забор и взмываю выше.

Подо мной – сгоревший дом. Я кружу над ним, вглядываясь в обрушившиеся балки и обугленный кирпич.

По другую сторону ограды, вдали от не успевших остыть руин, толпятся люди. Я не знаю, кто это, но, кажется, они привязаны к земле прочнее меня.

Почерневший местами дом почему-то манит, и я ныряю в дыру на месте провалившейся крыши.

Как ни странно, многие помещения всё ещё целы. В главном коридоре вдоль стен выстроились книжные шкафы. На полках по-прежнему стоят книги, рваные страницы забились под стекло. Я лечу мимо и вижу трещину, рассекающую паркет.

Смутное предчувствие подсказывает мне, что над ней нельзя пролететь, как над пустыми комнатами и разрушенными галереями, поэтому я опускаюсь на краю пропасти. Но смотрю не вниз, а вперёд, на продолжающийся за расщелиной коридор. И с удивлением замечаю, что в здании есть кое-кто ещё.

Он стоит напротив меня и тоже глядит прямо перед собой. Этот человек должен был заметить меня, но, даже если это так, он не подаёт виду.

Я делаю шаг вперёд – в тот же миг он трогается с места. Поднимаю левую руку, словно хочу его поприветствовать. Он вскидывает в ответ раскрытую ладонь. Правую. Наклоняю голову к плечу – незнакомец зеркально повторяет мой жест.

Я словно стою напротив собственного отражения. И, когда протягиваю к нему руку, человек по ту сторону расщелины тоже тянется ко мне. Только трещина слишком широкая, чтобы наши пальцы могли соприкоснуться.

Я пытаюсь сосредоточить взгляд на его лице, но, стоит мне сконцентрироваться на нём, линии губ, скул и бровей начинают расплываться. И чем отчаяннее я пытаюсь разглядеть незнакомца, тем сложнее становится это сделать.

Интересно, если я перескочу через разлом, то смогу заглянуть ему в глаза? Или он вновь скопирует моё движение и прыгнет навстречу? Наверное, тогда мы вместе полетим в бездну. И вовсе не потому, что освободились от оков гравитации.

Я опускаю руку – человек на той стороне роняет свою – и отхожу от пропасти, не отворачиваясь. Он, пятясь, отдаляется от меня.

Я занимаю стартовую позицию, точно атлет на соревнованиях: одна нога отставлена, корпус на мгновение отклоняется назад. А затем срываюсь с места, с каждым прикосновением к старым скрипучим доскам вкладывая всё большую силу в толчок.

С другой стороны спешит к расщелине незнакомец, черты лица которого мне так и не удалось разобрать. Мы достигаем края пропасти одновременно. Отталкиваемся от пола в последний раз. Нелепо синхронно взмахиваем руками, точно встающие на крыло птицы, подрываясь вверх.

Я невольно зажмуриваюсь. И ощущаю, как в грудь ударяет порыв ветра.

Столкновения почему-то не происходит. Мы не падаем в бездонный мрак разлома. Зато ноги вдруг находят опору.

Я открываю глаза.

Коридор почему-то укоротился и расширился.

Это вообще больше не коридор. Это зал с высокими потолками и струящимся из окон солнечном светом, в котором медленно кружат пылинки.

Я опускаю взгляд и замечаю, что паркет тоже изменился.

Доски теперь не складываются в сложный узор из ромбов и треугольников. Они идут параллельно друг другу. А ещё по ним дугой бежит белая линия. Трёхочковая. За ней маячит полустёртый отрезок линии штрафного броска.

Откуда-то доносится приглушённый гул, как будто сотканный из треска бумажных хлопушек и рёва голосов, скандирующих смутно знакомую кричалку.

Мне хочется вновь подняться в воздух, но, ещё не попытавшись оторваться от земли, я внезапно осознаю: отныне и впредь я смогу сделать это лишь в обычном прыжке. Однако твёрдо стоять на ногах так приятно, а во всём теле ощущаются такая лёгкость и бурлящая энергия, что, если я оттолкнусь от паркета, наверняка поднимусь выше, чем когда-то на крыльях.