Что чувствует сталь

17 Chapter

Сними с меня лицо, как будто мраморную маску.
Сними с меня лицо, коснись стальных костей с опаской.
Оскал мой поцелуй своими тёплыми губами.
Ты видишь, больше нет различий между нами.

Он стоит на краю. Вдыхая морской воздух, Чонгук заводит руки в стороны, паря, словно птица по ветру. Длинные рукава рубашки — крылья, приятно шуршащие. На горизонте пасмурно и облачно. А если запрокинуть голову к небу, можно почувствовать мелкую морось, отдающую то ли от брызг пролива, обрушивающихся о качающийся белоснежный катер, то ли это начинающийся дождь, предупреждающий, что лучше бы следовало вернуться скорее на сушу.
— Эй, кажется, погода портится, — голосит парнишка, попутно поворачиваясь к возящемуся с удочками другу. Чимин морщит нос, недовольно глядя в небо. Не это предвещали горе-синоптики, когда они с Чоном собирались, наконец, выплыть и порыбачить. Погода с каждой минутой портилась всё больше и больше, волнуя гладь воды и покачивая небольшую посудину по волнам.
— Вот гадство-то, а! — негодует рыжик. С досадой почёсывая затылок, он скручивает и бросает все снасти на борт.
Чонгук хлопает ресницами. Хлопает-хлопает-хлопает, смаргивая солёные капли воды. Видя всё, словно со стороны.

Понимая, что это было где-то далеко. Где-то не с ним.

И смотря в искрящиеся глаза Чимина, он помнит только боль. А ведь рыжий всё ещё здесь, а не где-то в заточении проклятой лаборатории.
— Ты слышишь меня вообще? — машет руками Чим, пытаясь привлечь внимание Чонгука. — Заводи мотор, говорю! Не спи!

Ведь волны становятся всё больше и выше, не обещая ничего хорошего.

Только вот Чонгук не знает, как обращаться с этой штуковиной. Руки сами всё делают. И только стоило грозному двигателю зарычать, парень поворачивает руль к порту. Поворачивает, слыша истошно-громкий вопль. В груди рёбра в крошево. Темнота воды накрывает в мгновение ока. Всё происходит так быстро, что Чонгук и понять ничего не успевает.

Не успевает вырулить маленький катер из-под огромного торгового корабля. С большой скоростью сталкиваясь бочиной о металлический каркас. Руша жизни. Свою и лучшего друга, который находится слишком близко к месту крушения. Кровь Чимина окрапливает лицо, а Чонгук тянет руки, бежит навстречу, но перед глазами лишь размытые кляксы. Он не успевает схватить ещё тёплую ладонь, видя как израненное тело поглощает пена.
— Как я давно мечтал об этом, — шелестит над ухом, морозя ледяным голосом позвоночник. До боли знакомый голос.
До боли знакомое лицо.
— Ты! — шипит Чонгук, оборачиваясь и впиваясь взглядом в тэхёново лицо. И он знает его. Видел.

Помнит.

В голову резко ударяет жгучая лава. Виски безжалостно пульсируют от прилива большого количества крови. Ему бы пополам сложиться, застонать. Замертво за Чимином в пропасть упасть. Но чёрт побери... На подкорке мозга начинают всплывать незнакомые картины: то с какой радостью он обнимает черноволосую девушку; улыбается Чимину; они все вместе бегают по набережной, радуясь закатывающемуся за горизонт розовому солнцу.

Слишком ясно, будь это его собственные воспоминания.

А ещё он помнит Тэхёна, с кем и знакомит эта самая черноволосая.
Но следом только жар.

Ким налетает слишком неожиданно и ловко, не позволяя увернуться. Но позволяя клинку в его руках вогнаться в горячую живую плоть.

Чонгук сам не понимает — засыпает он или бредит. Он хватается за грудь, захлёбываясь кровью, хлынувшей к горлу и перекрывшей все дыхательные пути. Задыхается и корчится, выплёвывая кусками воздух из внутренностей.

Это происходит всего лишь мгновение, показавшееся вечностью. Картинки из прошлого заливает ярким белым светом, что пронизывают от самой макушки до конечностей. А потом Чонгук открывает глаза.

Потерявшийся в пространстве, он дрожит-дрожит-дрожит. От каждого глубокого вздоха колотит.

Хаиль подпирает мужскую спину собственным телом, бережно обнимая голову Чона, поглаживая по волосам, утешая. Глаза полны воды, но старается быть сильной и держать себя в стальных рукавицах. Путает пальцы во взмокших тёмных волосах, морщась от каждого хриплого выдоха. Девушка всю ночь не смела глаз сомкнуть, до коликов в сердце беспокоясь за тревожный сон химеры. Обнимала, гладила, шептала ласковые слова. Юноша проспал до полудня, пока кошмар, наконец, не достиг апогея, обрывая свои цепи и позволяя вырваться с немым криком на устах.
— Всего лишь страшный сон. Всё закончилось, — нежно произносит Хаиль, целуя Чона куда-то в макушку и приглаживая у виска выбившиеся прядки.

Чувствуя, что в комнате не один, ласковые руки на себе, Чон резко оборачивается, придавливая девушку своим чёрным взглядом, в глубине которого одни демоны беснуются. Внутри под рёбрами ярость кипятится, воспроизводя на подкорке образ самого Создателя. Но на деле — это образ настоящего безумца. Убийцы сотни душ.
— Почему?.. — шипит химера, захлёбываясь пропитавшимся ядом воздух. — Почему ты трогаешь мертвеца? Для чего ты оскверняешь свои руки?

Самому тошно от того, что Хаиль искренне прикасается к нему. Не отворачивается брезгливо. Нельзя позволять осквернять чистую душу. Только не она.

Пропустив через себя многовольтный ток непонимающего взгляда Хаиль, юноша отдёргивается. Хочет вскочить с кровати, скрыться с этих ясных глаз, но брюнетка цепляется за его кисть, сжимая так сильно, как только может.

Топиться в её взгляде — погибать. Как же научиться бороться с этим током в позвоночнике, если от одного прикосновения хочется разодрать грудную клетку и вынуть своё червивое, давно отказавшее сердце, и самому девушке в руки вложить?
— Смерть свою вспомнил, — с ужасом проговаривает Чонгук, сам же голоса своего пугаясь. Так его эмоции раскалывают, душу рвут. Боится, что сердце своё, вырывающееся из-под рёбер не сможет удержать. Он не был до конца уверен, что погиб когда-то давно — но не теперь.

И пусть девушка хоть сколько отрицает, отчаянно качая головой, но она не может отрицать правды. Итог уничтожит её. А разбитая душа Хаиль уничтожит его. Замкнутый круг.
— Чтобы ты ни говорил, чтобы ты ни видел — ты живой, Чонгук! Я слышу твоё сердце, я чувствую кровь, хлестающую по твоим венам. — Хаиль сильнее сжимает свои пальцы на остервенело бьющемся пульсе. Чонгук более живой, чем все, кого она знает. Жажда к жизни любого живого переплюнет. Но не это, то — главное.
— Это ещё не доказательство, маленькая... — «глупая» — добавляет про себя химера. У него внутри всё плачет, кровью изливается.

Безысходность застилает взор, заставляет взгляд на смятые простыни опустить. Не хочет показать в своей глубине бесконечную жалость. Их конец не хэппи энд — драма. И как Хаиль смогла вскрыть его внутренности? Зачем показала свет? Чонгук от этого света погибает.
— Я могу доказать тебе, — мурашками по очерствелой коже. Юношу пробирает всего от подобного ласкового шёпота. Он свой взгляд поднимает, и только сейчас осознаёт насколько близко находится к лицу девушки.
— Так сделай это.

Тонкие ручки тянут мощное мужское тело на себя. От столкновении губ к губам, искры сыплются, обжигая яркими огоньками всю кожу. Брюнетка не предоставляет возможности не одуматься, не остановиться. Отчаянно за его широкие плечи цепляется, кожа к коже жмётся, целуя, разжигая пожар в груди Чонгука. Одно касание прохладных губ и, по его венам уже не кровь, раскалённая лава движется. И через мгновение он уже сам придавливает девичье тело к кровати. Буквально с катушек слетает, теряя контроль своей силы. Всё одни только чувства затмили. Что-то внутри хочет почувствовать её каждой клеточкой, оказаться ближе, чем есть сейчас. Ближе. Ближе. Ближе.

Оторвавшись, водит носом по нежной шее, ощущая, как под тонкой кожей пульс грохочет, то снова впивается в покрасневшие губы. Чонгук зверя внутри себя унять не может. В глазах отблёскивает красная неоновая сетка, клыки заостряются. А от последующего гортанного рыка, девушка словно из воды выныривает, глаза распахивает.
— Чонгук? — только и успевает воскликнуть, как химера в её губы по новой впивается. Хрупкие кисти к простыням прижимает, норовя тонкие косточки в порошок растереть.

Чон клыками в мягкую плоть вгрызается, кожу распарывает. У Хаиль вкус металла на кончике языка, но за душой ни грамма страха, только ведёт беспощадно. Голову кружит. Юноша ещё ближе за шею притягивает, вдавливая в себя дрожащие тело и освобождая руки, которые тут же в его шелковистые волосы зарываются. Брюнетка только мычит в поцелуй, а её за нижнюю губу больно кусают. Будто последние секунды живут.

Когда за рёбрами душа превращается в выжженную пустошь, когда Чонгук теряет остатки самосознания — он резко от чужого тела отталкивается, на ноги с безумством в глазах вскакивает. И топит в своём красном взгляде зло-потеряно. Хаиль, к спинке кровати прижатая, в ответ глядит затравленно, точно свою ошибку признавая. Не рассчитала свои силы дикого зверя приручить. Чувствам научить.
— Ошибаешься, — хрипит химера, надышаться кислородом всё пытаясь. — Ты очень крупно ошибаешься. Видишь? Во мне ничего от человека нет. Когда-нибудь я же и стану твоей погибелью.

Разворачиваясь, Чонгук скрывается в ванной комнате, резкими движениями на замок запираясь, голову о неё же опрокидывая. Когтями по деревянной пластине скребётся, словно зверь раненный. Он даже выть готов, но боится оставленную девушку по другую сторону двери напугать. Да Чонгук самого себя боится, зрея собственное отражение на зеркальной поверхности напротив. Что говорить о Хаиль? Он создан быть — смерть несущим. В который раз убеждаясь, что не может держать в своих кровавых лапах цветок.