Что чувствует сталь

24 Chapter

Я твой каменный страж с обожженным лицом.

Назови меня братом или отцомИ дыханьем своим горький пот остуди,Обними и прижми к бессердечной груди.

 Большой матово-чёрный внедорожник, свистнув тормозами, остановился возле главного входа в лабораторию. Двери с шумом раздвинулись, являя темноту затонированного пространства, и из мрака явились они. Те кто выше всех, те кто богами именуются. Их боятся, в глаза не смотрят — подчиняются.

Из внедорожника выбирается ведущий отряд солдат с лидирующим капитаном Ким Намджуном. Он годами доказывал свою преданность, выполнял любые грязные поручения и был вознаграждён. Последним земли касаются грозные ботинки главного лозца. Прошла всего неделя с момента назначения химер на их должности, но они уже выполняют самые значимые операции для страны. Солдаты только что вернулись из аэропорта, но совершенно не уставшие и готовые биться днями напролёт. Их задание в США совместно с ФБР было успешно завершено и химеры вернулись на главную базу, обратно к своему Создателю. Домой.

Чонгук смотрит на спины своих собратьев, поправляет на спине автомат и задвигает за собой двери. Худые пальцы исполосованы царапинами, покрыты тонкой корочкой крови, а чтобы очиститься, раны ковырять не хочется. Ему пришлось в одиночку пробираться в закрытое здание, вооружённое десятками людей из террористической группировки, чтобы пустить внутрь своих людей и положить преступников в их могилы. Вроде бы благо, но пришлось похоронить нескольких чиновников, которые всё это дело скрывали. Чонгук не воспринимает. У него в глазах безразличие. Он просто выполняет задания в обмен на жизнь.

— Чон, подойди, — кликает капитан. Солдат становится напротив и смотрит пусто. Иногда Намджуну самому жутко от подобного взгляда становится. Они теперь совсем другие. Химеры с новой сывороткой умеют воспринимать, но до этих эмоций им нет никакого дела. Им не больно, им не страшно, им никак. — Доктор Ким просит, чтобы ты зашёл к нему для анализа состояния. Иди.

— Понял, — чеканит Чонгук, вручая своё оружие лидеру и скрываясь за тяжёлыми металлическими дверями.

Кожу мгновенно кусает промозглый застоявшийся воздух. В пору бы поёжится, сжавшись от холодного флюоресцентного света, только юноша чувствует здесь себя абсолютно в своей тарелке. Там гдё холод, там пустота в грудной клетке заполняется ветром, делит одиночество на двоих. Чонгук прекрасно помнит день, когда его вены наполнились зеленью, отравляя весь организм ядом. В голове до сих пор призраком колыхается взгляд наполненный океаном непролитых слёз. Перед глазами его поднятая рука и выстрел в животрепещущие сердце. Он всё пытается почувствовать что-то, но под рёбрами только монотонный гул. Чонгук чувствует только непонятную ему грусть и потерю, сравнимую с порчей любимой футболки. Вроде ничего особенного, но обидно.

Гулкие шаги эхом отозвались по лабиринту коридоров, а брюнет уверенно надавил на нужную дверь, та беспрепятственно отворилась и выпустила из помещения неприятный запах всевозможных препаратов. Перед Чоном раскинулся уже знакомый, и до мозга костей стерильный, кабинет. Сияет белизной со всех углов, вмещая в себя кресло для пациента, небольшой вместилище для хирургических инструментов и кучи прозрачных трубок, ведущих на светящийся синим монитор. Сам Ким Тэхён стоял к солдату спиной, ковыряясь в длинной стойки на всю стену. Создатель, махнув кистью, приказывает сесть. И Чонгук с непроницаемым лицом слушается.

— Ну как? Нравится на свободе? — голос у Тэхёна, как у заботливого отца. Он поворачивается к своему врагу лицом и глядит с величием, в глазах ядовитые змеи коконом сплетаются, шипят. Солдат на них внимания не обращает, бровью не ведёт. Он всего лишь кукла. И место своё знает. — Как американская еда? Я помню ты как-то хотел съесть самый огромный бургер в Миннесоте.

— Я не чувствую вкуса, — говорит химера, уставившись в точку перед собой. Он кожей на затылке чувствует иронию в чужих словах и знает о чём толкует создатель, только его не задевает.

— О, точно, я забыл, — хихикнул Тэхён. — Тебе не нужна еда. Что ж, приступим.

Жёсткие руки надевают на тёмную голову липкую ленту, прикрепляют провода-трубки, доставляют немалый дискомфорт — солдат терпит, не морщится. Сканируют мозг, проводят диагностику психического состояния. Ким измывается целых полтора часа, черкая всё в свой кожаный блокнот, который даже ночью кладёт под подушку.

— Лучшее моё создание, — восхищается доктор, вертя в руках томографию мозга. — Всех остальных можно спокойно сдать в утиль, Чон. Только ты совершенен. Впрочем, как и при жизни.

Вздыхай не вздыхай, ком из глотки так и не растворяется. Сколько бы экспериментов не проводил над Чонгуком, сколько бы не ломал его жизнь, причинял невыносимую боль, скраивал обратно, а потом снова резал — удовлетворение никак не приходит. Тэхёну всё это кажется недостаточным. У него под сердцем любовь не угасает. Это любовь страшная, похожа на одержимость, на болезнь. Не зря он свой дом обозвал «F639» — официальным признанием любви болезнью. Его глушит ненавистью, кости ломает, разжигает в крови такой огонь, что всё на своём пути в пустошь превратит. Тэхён и превращает. Ломает свою жизнь и жизни других, бездушно прикрываясь благородным делом, якобы творя для Мира добро и даруя ему живое, бессмертное оружие.

У мужчины перед глазами красная пелена, он только на миг себе слабость дал, распалив свой пожар в груди. Он со злости хватает со столика скальпель, с грохотом опрокидывая инструменты из металла на пол. Те свободно рассыпаются по полу, карябают берцы Чонгука. А Создатель прислоняет остриё к лицу своего создания, ведёт по скуле, смотрит в эту бездну опустошённую. Без души. Сам её оттуда спицами вытаскивал, всё до крошки выскоблил.

— Она всегда говорила, что ты был обворожительно чувствителен. Всегда относился к ней с трепетом. А я всегда был бесчувственным и хмурым чурбаном. Поэтому Эмили тебя полюбила?

Чонгук чувствует как по его шее скатывается горячая густая кровь и продолжает пилить только одну точку на стене. Не хочет тонуть в чужом озере, чёрном, как сама преисподняя, из такого просто не выбираются, с собой навсегда затягивает. А доктора это злит ещё больше. Впервые хочется, чтобы Чонгук ответил, разозлился, вмазал кулаком по его жалкой морде, итак жизнью избитой. Пусть всё наружу вывернет, скажет, что Ким не одинок в своей ненависти. Но химера молчит. И больше ничего не скажет в ответ, потому что Тэхён убил его ещё несколько лет назад.

— Кто из нас теперь на вершине? — шипит мужчина в лицо химере. Он может его ранить, кожу исполосовать, кричать на дикого зверя, ругать, химера ему ничего не сделает — Чонгук его собственный идеальный питомец. — Я создал средство, способное убить любовь. Твою убило.

Мужчина резко отшатывается, роняя окровавленный скальпель на белые плиты, окрапливая их красным. Лицо снова становится обычным, отстранённым. Заталкивает свои чувства обратно в глотку, захлёбывается, но обратно не выпускает. Один Бог знает, что у этого безумца в голове творится. Какую он очернённую мысль лелеет.

Он хватает Чона под локоть и тащит в неизвестном направлении. Если бы химеру интересовало куда — спросил бы. Но даже когда доктор затаскивает его в подвальные помещения, в чьих клетках их ранее с Чимином держал, Чонгук не дёргается.

Дежавю. Дежавю.

Вдыхая в себя затхлость подвала, шаркая ботинками по оголённому бетону, касаясь пальцами железных бронебойных прутьев, юноша видит по ту сторону своего старого друга. Старшего брата. Лучшего врага. Чимин сидит на хлипком табурете, низко опустив голову вниз, разглядывает свои босые ноги, потрёпанные штаны. Руки прикрывают длинные рукава вытянутой водолазки. На него без слёз не взглянешь. Но Чонгук смотрит. Уже не совершит ту же ошибку, что несколько месяцев назад. Не подойдёт, по голове не погладит, не скажет — всё рано или поздно пройдёт. Потому что не проходит. Ничего никогда не проходит. Ты перестаёшь чувствовать, но та пустота, оставленная после пережитой дикой боли, никуда не уходит. Ты перестаёшь чувствовать не потому, что в тебя влили очередную гадость, а потому что ломать больше нечего. В Чонгуке только пепел и горечь на кончике языка остались.

В это время Создатель показывает что-то в камеру, разрешая открыть дверь клетки и в неё пускают другого зверя. Юноша медленно становится перед склонившим голову, прислушиваясь к собственному сердцебиению. Ничего. Монотонно бьётся, пока неведомые силы стараются достучаться до него, бьются в грудь, царапают кожу, но никак повлиять не могут.

— Твоё последнее испытание, — раздаётся позади, отталкивается от стен, проникает прямо в голову. Чонгук клонит голову вбок, впервые за долгое время встречаясь с Создателем глазами. «Ты не Бог, ты Дьявол», — думает химера. В чужих руках покоится даркрейзер, непонятно откуда взявшийся, протянутый бледной рукой. Чонгук не дурак, понимает к чему докторишка клонит. — Уберёшь его и все мучения закончатся. Больше не потревожу. Будешь жить с Намджуном в казармах и бед не знать. Видеть тебя больше не могу.

С этими словами Ким кладёт оружие на пол, ведь химера ладони не протягивает. Гулко выходит из помещения, оставляя давних знакомых один на один. Проверять кто сильнее не имеет смысла. Пистолет лежит ближе к Чонгуку, а реакция у него лучше. Только брюнет знает, что проиграл ещё тогда, когда в ярких глазах бездушие увидел. Ещё тогда понял — их жизни всего лишь игровой полигон.

— Поднимайся, — хмуро. Чимин не двигается.

Тогда химеру и пронзает дикая злость, врывается в грудь и всё своим острым буром переворачивает. Юноша хватает даркрейзер и целится прямо в светлую голову. Скалится и верит, что и вправду выстрелит. Всё закончится прямо здесь и сейчас. Тэхён поломал Чимина. Перед тёмным озлобленным взором восседает пустышка. Эта пустышка тяжело приподнимает голову, облокачивает её на своё плечо и странно ухмыляется. Кривая улыбка вызывает в Чонгуке землетрясение. Руки потеют.

Нельзя поддаваться. Нельзя, — сам себе кричит. За ним по камерам сам дьявол наблюдает. Двоих уничтожит. Им больше не стоит поблажек ждать. Пан или пропал. Из этой клетки выйдет только один. И Чонгук больше не даст другу мучаться. Достаточно.

— Я так долго ждал этого дня, — сипит парень. Лицо осунувшееся, блеклое. Уже труп. От каждого слога, вены струнами вытягиваются. Чонгук не хочет слышать его предсмертные слова, но не имеет право отбирать последнее. — Всё чувствовать, но не иметь возможности избавиться от этого, проглотить, пережевать и выплюнуть. То, что постоянно граничит с твоим подсознанием, но полностью к этому не прикоснуться. Это хуже, чем смерть. Поэтому и выполняешь ужасные вещи, стреляешь в родных, в любимых, надеясь от этого зудящего чувства избавиться. Теперь ты понимаешь. Якобы лекарство от эмоций, но на самом деле лишь блокатор. Ты ещё дойдёшь до той грани, когда терпеть будет невозможно. Тогда мы встретимся вновь. Стреляй, я хочу попросить прощения у родителей.

Вдыхаешь воздух. Вдыхаешь. Вдыхаешь. Вдыхаешь. Но обратно выдохнуть не получается. Лёгкие наполняются кровью, и Чонгук внезапно ощущает необходимость закрыть глаза. Чтобы Чимин с собой под землю не забрал. Внешне абсолютно спокоен, только стоит словно статуя, на курок не нажимает, с бурей изнутри борется, баррикады для сердца встраивает. Пусть всего-лишь блокаторы, но помогают. Чон справляется.

— Прости меня за эту жизнь, Чимин. Встретимся в следующей.

Выстрел.

От инерции стул брякается назад, заваливая с собой опустевшее тело. Чимин падает улыбаясь. Под ним разливается лужа крови, окрашивая белоснежные волосы красным. Тем цветом, что никогда его душа не окрашивалась. Этот человек навсегда останется чистым, спрятанный под толщей воды. Он не совершал тех преступлений, не пачкал руки чужой кровью, не предавал самых дорогих. Его души уже не было в этом бренном теле.

Теперь он свободен.