слёзы боли

Виктор Никифоров в коме

Ночное дежурство ========== Знаете, обычно люди не любят свою работу, некоторые — ненавидят. Видят в ней неприятный, но единственно возможный способ получения денег, материальных благ. Мне же в этом отношении повезло. Пусть я ещё не работаю полноценно, но учусь по любимой специальности, на медика, да ещё и стажировку прохожу в больнице. Смены мне достались вечерние. Вечером помогаю врачам отделения, делаю обход, смотрю пациентов, а в оставшиеся более поздние часы — работаю с документацией, заполняю карты и, по возможности, повторяю материал лекций. Как я уже говорил, работа для меня не пыльная, нравится. Остаётся даже немного свободного времени, когда можно попить чая да поболтать с медсестрами на посту. Там тоже молодёжь в основном. Многие девчули на меня заглядываются, бросая озорные взгляды, весело щебечут, рассказывая события дня, и ненароком подвигают поближе ко мне сладкую выпечку. Мол, мастерицы-кудесницы, только замуж возьми. Эх, знали бы они, что я не по этой части… Ну не тянет меня на девичьи формы, а только на брутальные мужские. Я сам, может быть, не прочь, чтоб за мной ухаживали, обнимали да ласкали. Мне с мужчинами в этом отношении проще. Вот и сейчас, пошутив и посплетничав на посту, извиняюсь перед барышнями и иду проверить пациентов. Точнее, одного пациента. В 405-й. Не то чтобы человеку, лежащему в коме, так уж было нужно моё постоянное внимание, но… Аккуратно вхожу, тихо прикрыв дверь, щелкаю выключателем. Бледный электрический свет озаряет помещение, и я вижу скудную меблировку палаты: небольшой столик, пару деревянных табуреток и узкую металлическую кровать, в окружении мерно моргающих приборов. Делаю пару шагов вперед и теперь четко вижу его, пациента, прикованного к кровати приборами жизнеобеспечения, — Виктора Никифорова. Лицо мужчины кажется спокойным, словно он спит, и я легко касаюсь бледной кожи лба, смахивая серебристые пряди чрезмерно отросшей чёлки, а заодно проверяя температуру. Потом подхожу к приборам, вчитываясь в их показания, — ничего нового. Ритм сердца, частота дыхания, температура тела и прочие цифры… С такими показателями Виктор уже должен был бы выйти из комы самостоятельно, но нет, чуда не происходит. Вздохнув, отхожу от аппаратуры и усаживаюсь на кровать, беру Виктора за руку. Его ладонь тонкая и безвольная, с длинными изящными пальцами. Наверное, такие руки должны принадлежать пианисту, но карточка пациента уверяет меня, что Никифоров — мужчина 27-ми лет, менеджер в фирме и не женат. И всё же я трепетно сжимаю эти пальцы, надеясь почувствовать ответное движение. Тщетно. Вообще, я никогда не считал себя тактильным человеком, пока не встретил Виктора, если так можно выразиться по отношению к находящемуся в коме человеку. Виктор… Мне нравится прикасаться к нему, расчесывать его удивительные волосы, поправлять подушку под безвольной спиной. Я провожу все процедуры: мою и убираю за ним, делаю массаж, чтоб поддерживать тонус мышц. Санитарки мне благодарны, а я просто не хочу, чтоб чужие руки касались этого прекрасного тела. Глупое эгоистичное желание, за которое мне безмерно стыдно, и которому я каждый раз беспрекословно потакаю. Мне нравится думать, что он меня слышит (кто бы мне доказал обратное?). Он словно прекрасный ледяной принц, скованный тяжким проклятием, ждущий своего освобождения. Часто я ему читаю. Ничего сложного, небольшие рассказы и сказки, иногда — каюсь! — лекции по заданным предметам. Это наши моменты уединения. Я устраиваюсь на одной из табуреток и негромко читаю вслух, передавая интонациями говор героев сказок. Получается, наверное, смешно. Как-то Виктор даже головой дернул. Рефлексы. Мне нравится его развлекать. Все остальные с ним просто говорят, как, например, тот седой мужчина, что иногда приходит и скорбно сидит на стуле, тяжко вздыхая. Я же приношу цветы и кофе, таскаю выпечку у медсестёр. Обогащаю его тёмный мир. Пусть он пока не может мне ответить, но я борюсь и пытаюсь. Иногда я просто касаюсь его, пристально наблюдая за реакцией тела. У Виктора много рефлексов: он открывает и закрывает глаза, не видя меня, двигает руками и ногами, по его телу проходят судороги… Знаете, однажды я его поцеловал. Украл поцелуй, если хотите. Нет, ничего сверхъестественного: сухие безжизненные губы с горечью лекарств, но как же я разволновался тогда! Вылетел из палаты весь красный и дрожащий, благо в коридоре на тот момент было пусто и меня никто не видел. Наш первый поцелуй, хех… И не только поцелуй. Наверное, потому я так и крадусь в эту палату постоянно, не могу себя остановить. Последний раз, когда я мыл Виктора, я заметил интересную реакцию его тела — вялую эрекцию на мои действия. Опять же, рефлекс. Виктор — сильный молодой мужчина, он должен поправиться и выйти из комы. Это вопрос времени. Но ведь я могу проверить? Врачебный интерес. И вот я сижу на его кровати, ласково касаюсь руки и говорю, что соскучился. Нежные короткие движения, призванные дать ему понять, что я рядом. Говорю о том, какой он красивый и сильный, о том, как хочу его (и себя, чего уж там) порадовать. Шепчу на ухо всякую ласковую чушь о его серебристых волосах и небесно-голубых глазах, о красивых губах, которые так и манят поцеловать. Медленно опускаюсь по его шее, лаская губами, и прижимаюсь к острым ключицам. Виктор пахнет больницей и медикаментами, но всё же здесь, в основании шеи, я чувствую его настоящий запах, слабый, но такой волнующий. У меня самого едва ли не кружится голова, и я крепче вцепляюсь в кровать, избегая ненужного давления на мужчину. Сердце трепещет в груди дикой птицей, тело колотит дрожью волнения, но я продолжаю. Стянув с Виктора тонкое одеяло, на миг замираю, любуясь всё ещё подтянутым торсом мужчины. Это не мои складки жира по бокам, это точеный пресс и широкая грудь человека, проводившего ранее часы в спортзале. Налюбовавшись, легко целую один из сосков, сминая губами нежно-розовую горошину. Он быстро твердеет под моими губами, и я, уже совсем осмелев, чуть втягиваю его в рот, прикусываю, тихонько посасывая. Влажные непристойные звуки, проходящие прямо по моим воспалённым желанием нервам, стягивающие нутро в томный похотливый узел. Эмоции горят во мне, срываясь с губ слабыми стонами. Ещё раз обведя опухший сосок языком, я припадаю ко второму. Тереблю и ласкаю, пока он не сравнится с первым. Желание острое и нестерпимое вспыхивает в моих чреслах, но я его игнорирую. Не сейчас. Всё моё внимание приковано к лежащему подо мной мужчине. Здесь, в неверном свете ламп и с тихой ночью за окном, я могу притвориться, что он мне отвечает, что хочет этого так же отчаянно, как и я. Я вижу слабую реакцию: его веки подрагивают, дыхание стало более частым, поверхностным, а по щекам и груди разлился восхитительный румянец… — Мой!.. — срывается с губ тихим хрипом. — Сладкий, красивый… солнышко… Осознание, что я сейчас прикасаюсь к этому совершенному телу, пьянит, и я уже не могу остановиться. Сминаю дрожащей от похоти рукой одеяло, окончательно сбрасывая его. Рот наполняется вязкой слюной, когда я вижу красивый эрегированный член, возвышающийся над редкими завитками серебристых волос. Нетерпеливо сжимаю его рукой, постанывая от приятной тяжести под ладонью, делаю несколько движений. Смазки нет, и я пользуюсь собственной слюной. От ощущения, как член подергивается у меня в руке, наливаясь желанием, окончательно сносит крышу, и я, стеная, направляю его к губам. Жадно сосу, стараясь заглотить до самого основания, давлюсь и откашливаюсь. Стараюсь быть потише, чтобы нас (меня?) не обнаружили. Но в коридоре тишина. И я вновь нетерпеливо обхватываю его губами. Влажный от моей слюны и капель предъэякулята он легко скользит на моём языке, практически ударяя по горлу. Мои движения становятся более хаотичными. Я сам как в огне. Никогда не думал, что я могу так самозабвенно сосать чужой член, получая от этого дикое наслаждение. Но вот он я, Кацуки Юри, дам фору любой шлюхе. В погоне за собственным оргазмом, уже мало на что обращаю внимания: похотливо стенаю, потираясь ноющим стояком об мужскую ногу, прогибаюсь, и глубже заглатываю, чувствуя биение массивной головки на своём языке. Мир сужается до здесь и сейчас, до пределов этой больничной палаты и двух сплетённых на кровати тел. Только я и Виктор, только его пульсирующий член, пачкающий моё лицо брызгами семени, и рука, сжимающая мои волосы… Стоп! Рука?.. Медленно поднимаю взгляд, окунаясь в безбрежную синь широко раскрытых глаз. Списать на рефлексы уже не получается, потому как я четко вижу осмысленный взгляд, заинтересованно следящий за мной. Возможно ли?.. Виктор моргает, его губы кривятся в попытке что-то сказать, и я отшатываюсь, радостно смеясь. Быстро вытираюсь и соскакиваю с кровати, поправляю халат, надеясь привести себя хоть сколько-нибудь в порядок. Хотя видок и меня ещё тот, наверное. Наклоняюсь к Виктору, наслаждаясь следующим за мной взглядом, шепчу, чтобы дождался меня. И выбегаю в коридор, направляясь к ординаторской. Пациент из 405-й вышел из комы.