Ноунейм | РЕДАКЦИЯ

#19 Ожидание

       Лина словно в миг поникла; домой мы возвращались, не промолвив не слова. Было видно, что ей очень хотелось мне что-то сказать, но большие скопления людей пугали ее. Я знал это и бесстыдно пользовался моментом. В небольшом грязноватом магазинчике мы купили немного провизии — баночку растворимого кофе, десяток яиц, пару лавашей, да еще какой-то дребедени. По возвращению в квартиру Лина гордо поставила три ободранных цветка — подарок Лиса, в вазу с водой, рядом с лилиями. Несчастный, побитый флаг юношеской романтики. Она принялась готовить ужин, громыхая всем, чем можно, пока я в это время размышлял, что же задумал Лис. Он все еще оставался для меня полнейшей загадкой, тайной за семью замками, возможно спрятанной от него же самого. Часто бывает так, что человек даже самого себя не знает, и я прекрасно убедился в этом в последние дни.

«И я не я,
И тело-то чужое,
Осталась лишь одна дорога —
Иль в ад, иль на плацдарм.»

Неудачные стихи собственного сочинения пронеслись в голове. Так идти или не идти к нему? Ответ я давно уже знал, но все же что-то казалось мне сомнительным, тревожное, нехорошее предчувствие клубилось в груди. Я решил развеять его очень просто — пошел покурить на лестничную клетку. Постоял в одиночестве пару секунд, вытащил из угла запрятанную пачку с прилагающейся к ней зажигалкой, затянулся. И почему во всем доме такие унылые, темные лампы? — спросил сам себя. В подъезде было очень тихо, маленькие окошки, давным-давно закопченные до черной сажи почти что не пропускали свет, да и на улице уже было темно. Лина вышла сюда же, и повторила мои действия со свойственным ей нюхом на мои сигареты, запрятанные подальше. Я уже смирился с этим, оставляя для нее занимательную игру, словно для ищейки — отыскивать засаленные пачки везде, и с особым укором, взглядом, полным превосходства, при мне же их опустошать.

— Будешь ужинать? — спросила она после очередной затяжки, поправляя домашний цветастый халат, спавший с плеча.

— Да нет, я не голодный.

И вновь воцарилось молчание. Только два облачка дыма по очереди вздымались вверх, к лампочке, видевшей за свою долгую жизнь и не такое. Она, к слову, недовольно хлопнула и погасла, оставляя нас в кромешной тьме. Перегорела.

Следующие два часа я промаялся, безустанно пытаясь заняться хоть чем-нибудь полезным, но все вещи, — книги, поломанный стул — валились из моих рук, оставляя лишь досаду и горечь. Лина недовольно кивала. Она понимала, что я чем-то отвлечен. Серьезно отвлечен. Но все еще не понимала, чем же именно.

Ровно в девять пятнадцать я уже стоял у входной двери, одетый, с соткой в кармане. Лина ничего не спросила; лишь грустно вздохнула, да на прощание поцеловала в лоб. Я бежал, нет, летел по лестничной клетке, словно птица. Так же летел по вечернему городу, скандируя в голове смешные стишки и задаваясь единственным вопросом, — а что же будет дальше? А впереди маячила юность и неизвестность.