Ноунейм | РЕДАКЦИЯ

#38 Сестренка

Вечером я, как и обещал, собрал все вещи, и ушел к Ямайке. Грудь немилосердно кололо — то ли от татуировки, то ли от боли, все никак не желавшей уходить в темный угол. Лина проводила меня молча, без криков или громких фраз. Она все давно знала. Знала и не надеялась, что вернусь.

Новая любовь встретила довольным взглядом и хитрым прищуром. Конечно, она знала, что все будет именно так. Она всегда все знает. Ямайка любезно вновь обработала свою метку на мне, накормила хорошим ужином. Она знала, что будет дальше. И я знал. Это было необратимо.

Ночью, тогда, когда она уже вдоволь напилась своею страстью и заснула, я вновь любовался звездами. И отчего-то думал о Лисе. О его неприятном тоне во время первого упоминания о Ямайке. Я был почти уверен, нет, здесь слово «почти» даже неуместно — я был не единственным мотыльком, попавшим в ее лапы. И даже не десятым. Она все и всегда знала, она собирала таких, как я. Ямайке нравилось взращивать в юных сердцах любовь к ней, страсть, похоть. Но вот что происходило ними дальше? Никто не знал. Но я догадывался. И, за печальными мыслями не заметил, как заснул.

Сон был тот же, старый. Холодный, синий ветер, одинокая лампочка, пропасть. Только вот я не искал мостика, который бы помог ее перейти. Я прыгнул в бесконечность. И оказался, как Алиса в стране чудес, в нужном месте. Вокруг стояли молодые люди, — парни, девушки, не моложе лет двадцати пяти. Тела их были словно покрыты белой паутиной. Глаза были открыты и пусты. И холод, вездесущий, пронизывающий.

Они все были мертвы.

Или?..

Внезапно, из темной дали, я увидел огонь. Он мчался сюда, ко мне, и сжигал всех на пути. Хотя, постойте, я был просто частичкой. Боли не было, когда адские языки облизнули кожу. Мы с ними, со всеми остальными, стали одним целым. И где-то там пульсировала мелодия. Одинокая, давно знакомая, но отчего-то забытая.

Проснулся, будучи весь в холодном поту. Мелодией оказался Ямайкин телефон.

С первыми лучами солнца юная соблазнительница встала, немного капризничая, и пошлепала в душ, оставив меня наедине с собственными мыслями, возгласами и либидо, решившем сорвать последние рамки приличия. Заснуть с того недо-кошмара так и не удалось. Теперь разум полностью осознал всю огромную, непоколебимую разницу между моей прошлой жизнью и настоящей — да все в них, до мельчайших подробностей разнилось. Даже носки, и те, словно заподозрив что-то неладное, пропали. Тем временем предательски захотелось есть, и живот издал китовью песнь.