Пандемия (на лечении)

Вторая глава. 31-ое мая, Таллинн, район Копли (вылечена)

 Жуткий грохот вырвал Мишку из хмельного забытья. Он хрипло выругался. Ощущение туманящего голову праздника растворилось. Какая-то сволочь испортила настроение.

Мишка — бомж, и у него в жизни было лишь две вещи, доставляющих удовольствие: алкоголь и искажённые брезгливостью лица людей. Он испытывал счастье, величину которого не мог описать в силу ограниченности, если удавалось это совместить. Напившись, развлечения ради Мишка пугал прохожих. Нравилось, как те шарахались от него на улице. Он чувствовал себя монархом, перед которым расступались подданные. А в общественном транспорте людские эмоции проявлялись сильнее и разнообразнее. Кто-то сразу выходил, когда Мишка начинал втискиваться в салон. Кто-то возмущался, призывая водителя выгнать неприятного пассажира: сами они боялись прикасаться, опасались подцепить блох или бездомность, как какую-то проказу или грипп. Некоторые пробивались в другую часть автобуса. Оставшиеся, с трудом изображая из себя толерантных граждан, морщили носы, дышали через шарф, шаль или ворот одежды, но продолжали сидеть. Мишка испытывал кайф от этой «игры».

Сегодня он был счастлив, случился праздник. Вместе с собутыльниками Мишка раздобыл пару флаконов «Тройного одеколона» и настоял, чтобы они распили суррогат на вокзале, в узком, но людном проходе. Спешившие на троллейбусы пассажиры электричек вздрагивали с ужасом, натыкаясь на зловонную компанию, орущую нечленораздельными звуками. Удовольствию не было предела. На переполнявших его эмоциях Мишка даже полез с кулаками на сотоварищей. Захотел выбить лишнее количество глотков одеколона, но был послан. Обменявшись с собутыльниками оскорблениями, он подхватил грязные пакеты со скарбом и поковылял на «автопилоте» в неизвестном направлении.

Грохот повторился. В этот раз ближе. Содрогнулась земля, и раздался нарастающий скрежет.

Мишка осмотрелся, силясь понять, где находится. Он лежал под тенистым кустом, возле сетчатого забора. Картинка расплывалась, двоилась и давала крен, однако, во множестве блестящих полос удалось разглядеть рельсы. Одни пересекали другие и исчезали за воротами. Мишка вспомнил, как плёлся по гравию и спотыкался о шпалы и собственные ноги. Он несколько раз падал, чудом не разбив голову о рельс, но поднимался со второй, а порой только с пятой попытки, и брёл дальше, пока его не нагнал трамвай. Всплыла в памяти трель сигнала. Башка неприятно загудела, лишь от одной мысли о том звоне в ушах. Мишка обматерил вагоновожатую и тех уродов, что проложили в этом месте пути. Повторяясь через слово, высказал всё, что пришло на ум. Он послал по небезызвестным маршрутам и сам трамвай, ползший за ним.

Ноги заплетались со страшной силой, и четвёртое падение стало последней каплей. Тогда Мишка убрался с путей и забился под куст. Желание идти куда-либо в миг пропало. Он и сейчас, вернувшись в реальность, не хотел лишний раз шевелиться и покидать прохладную тень, но любопытство взяло верх.

Мишка сел. К горлу подступила тошнота. Остатки испытываемого удовольствия как рукой сняло, а ведь день так замечательно начинался. Захотелось вернуть всё назад. Он подумал, не пугнуть ли пару девиц, прогуливающихся по противоположной стороне улицы. Источаемый им гнилостный запах перебивался ароматом из смеси бергамота, лимона и нероли — полная боевая готовность к новым знакомствам. Мишка заржал и тут же сморщился, обхватив голову.

Скрежет поглотил собой уже все звуки. Заныли под навалившейся на них массой створки ворот и резко распахнулись. У самого виска Мишки просвистела разорванная цепь. Отлетевший от неё навесной замок стукнулся о забор. Со стороны находящейся за ограждением сортировочной станции в лучах яркого солнца показался огромный чёрный силуэт. В нём Мишка узнал цистерну. Она лежала на боку и ползла по рельсам, выбивая из-под себя снопы искр. Её волокла вторая цистерна. Из обеих через рваные пробоины что-то вытекало, смешивалось, бурлило и клубилось густым белым дымом, который стелился по земле, поднимался в небо и разлетался по району.

Мишка заметил шедший со стороны Балтийского вокзала трамвай. Тот не успевал остановиться до пересечения железной дороги с трамвайными путями. Цистерны ударили прямо в сочленение двух вагонов, разорвав сцепку и опрокинув заднюю часть вместе с пассажирами. Скрежет прекратился. Всё замерло. Послышались крики и стоны. Из ворот выбежали люди в оранжевых жилетах. Один, увидев разрушения, присел на корточки и схватился за голову.

- Егорыч дебил! - орал второй. - Он что там за пультом делает? Геморрой в жопу ему и всему его семейству! Стрелку нормально не переключить?! А нам тут теперь всё разгребать. Оставался бы в больнице, мудак. Егорыч, наверное, не только ожог кожи заработал, но и всей его грёбаной башки. Эй, Ильюха, что с тобой?!

Мишка ошарашенно смотрел на сцену катастрофы и не заметил, как к нему кто-то подошёл. Его подхватили за грудки, подняли над землёй и в лицо брызнули чем-то вонючим. Он одуматься не успел, как вновь очутился внизу, в луже химикатов, окутанный белым дымом. Кожу начало жечь и она жутко зудела, а в горле запершило.

Следующее, что запомнил Мишка, как он лежал на носилках, под фольгой, и иногда стонал от боли. Его мышцы произвольно сокращались, казалось, что под кожей что-то пульсирует в хаотичном ритме. Тело же бросало то в жар, то в холод. И в тот миг сознания Мишке захотелось ещё раз увидеть гримасу брезгливости у людей.