Пандемия (на лечении)

4.8 Таллин, 1-ое июня, Церковь Откровений. Михаил, Андрей и Джон

          - Вы проходите, проходите, - Михаил открыл резную дубовую дверь в «келью». – Здесь работал ваш отец... Примите наши, - он кивнул на Джона, - соболезнования.
          Андрей оглядел кабинет, слишком просторный для одного человека, и обернулся к американцу, зашедшему следом и вставшего у закрытой им двери.
          - В смысле, соболезнования? – санитар с недоумением воззрился на Михаила.
          - Вы только что просили впустить вас в церковь, мол, снаружи небезопасно. До этого пересекли, наверное, полгорода и видели тех... исчадий ада, покинувших преисподнюю и облюбовавших наш мир, - спокойным тоном, как о чём-то обыденном, сказал Михаил, сев за массивный стол.
          - Я не понимаю, к чему вы клоните, - Андрей устроился в предложенное ему кресло, снова бросив взгляд на Джона.
          - Святейший ментор вышел во двор, - Михаил запнулся, пытаясь сглотнуть комок в горле. – Как бы мы его не отговаривали. Следующим мы услышали крик вашего отца.
          Андрей опустил взгляд.
          - В окно, - продолжил Михаил, - увидели, что его утаскивает одна из тварей.
          - У вас же, вон, - санитар, не поднимая глаз, рукой показал на дверь, - прихожане с ружьями. Что же не отбили своего наставника?
          - К сожалению, они приехали позже. Ваш отец, я и Джон позвали людей, предложив укрытие и спасение, но пришли лишь единицы. Хотя мы пока не потеряли надежду, что кто-то из наших братьев и сестёр ещё появится.
          - Ясно.
          - Примите мои condolences, - тихо произнёс Джон Леонелли.
          - Да... да... - Андрей поднял на американца пустой взгляд. – Благодарю.
          - И мои, - присоединился Михаил.- Мои соболезнования.
          Санитар кивнул.
          - Можете отрубить мне голову.
          - Что?
          - В древности убивали гонцов за дурные новости, - сидя за столом и держа ладонь на зелёном сукне, Михаил вновь хотел блеснуть знаниями. – Никто не любит человека, приносящего плохую весть. Софокл.
          - А-а-а, - протянул Андрей, не обратив на сказанное внимания.
          - Я подумал... простите, если буду неуместным, - Михаил не спускал глаз с растерянного, ошарашенного санитара, - что совсем не помню вас.
          Он встал из-за стола, подошёл к витрине с детскими поделками и достал лежавший в центре рисунок.
          - У вас такой отец! Его все глубоко уважают. Мировой человек! Был... Но я вас ни разу не видел рядом с ним.
          - Я много лет тесно не общаюсь... не общался с отцом, не разделял его взглядов.
          - Странно, - задумчиво произнёс Михаил. – Вот ведь как бывает. Он находил верные слова для каждого прихожанина, обратившегося к нему с проблемой. А с сыном...
          - Сапожник без сапог, - пробормотал Андрей.
          - Верно. Так мы, люди, устроены. Легче другим советовать, чем разобраться в своей душе. – Михаил посмотрел на рисунок с кривым солнцем и тремя фигурами. Провёл толстым пальцем по тонким жёлтым пунктирам лучей. – Когда-то вы были счастливы, - он протянул лист с буквой «А» и цифрой пять в углу Андрею. – Что оттолкнуло от отца и от пути, по которому он пошёл?
          - Думаете, подходящий момент? – санитар разглядывал рисунок, сделанный больше двадцати лет назад. – Я только что стал сиротой. А вы со своими вопросами... Скажите, откуда такой интерес к проблемам нашей семьи?
          - Святейший ментор Александр был моим наставником, - Михаил посмотрел на поникшего Андрея. – Отец отказался от меня. Он православный. Сильно верующий. И мой выбор, переход в лоно Церкви Откровений, стал для него ударом. Хотя, что тогда, что сегодня, считаю своё решение единственным верным. В этих стенах, - Михаил развёл руки, - мы собираемся в ожидании Второго Пришествия Мессии. И происходящее в городе следует букве писания. Не стопроцентно, слово в слово, но доказательства моей правоты и, тем более, правоты убеждений вашего отца бегают по Таллину, очищая мир от грешников. А тогда меня, оставшегося в одиночестве у истоков, не побоюсь сказать, новой жизни, встретил Александр. Святейший ментор заменил отца. Наверное, потеряв связь с вами, нашёл утешение в моём лице. Чистейшей души человек. И когда его утащила тварь, я задумался, в чём грех нашего ментора? Тут являетесь вы.
          - И вы, Михаил, захотели докопаться до истины? – тихо спросил Андрей.
          - Да. Я не понимаю, почему армия выродков, посланная очистить мир от мерзости и греха, забрала святейшего человека...
          - Из-за матери, - санитар сжал кулак, смяв край рисунка. – Она погибла в аварии. Отец был за рулём, пьяный. Перед обществом искупил вину, отсидев полтора года, а примириться с самим собой не смог, пока не появились в Эстонии первые миссионеры вашей церкви и не окружили теряющего себя человека вниманием и дружеским отношением. Он купился...
          - Молодой человек, - строго воскликнул Михаил. Обращение вышло нелепым, так как они были ровесниками, но новый ментор плевать хотел на условности. Зато намекнул этим на старшинство своего положения.
          - Давайте говорить начистоту, - Андрей посмотрел в глаза Михаилу, - если нет желания, чтобы нас утащили выродки, или по-научному, морфы. Ведь враньё тоже грех.
          - Хорошо, - кивнул Михаил, бросив короткий взгляд на Джона. Это не осталось незамеченным, и Андрей обернулся к американцу, безучастно стоявшему у двери, словно страж.
          - Он купился на сладкие речи о том, как был важен для них. Его не могло не задеть внимание новых знакомых к проблемам, заботам и переживаниям, терзавшим моего отца. Тонкие психологи. Они нашли лазейку через его потерю и самобичевание и затянули папу в свой омут.
          Михаил слушал Андрея с каменным выражением лица.
          - И дома он стал говорить только о церкви. Заставлял жить по вашим канонам.
          - А чем они плохи? – с наигранным удивлением спросил Михаил.
          - Тем, что подчиняют человека церкви, делают безропотной овцой, не имеющей ни своего мнения, ни воли. Есть пастух и несколько овчарок, что направляют стадо.
           - Да потому что люди в своей массе глупы, и их надо направлять.
           - Попахивает диктатурой...
           - Какие интересные у вас представления о нашем укладе жизни, - Михаил с трудом сдержал захлестнувшую его волной злость.
           В нём вспыхнуло желание съездить санитару в глаз. Не будь в зале для собраний прихожан, он бы, не задумываясь, отправил Андрея к его отцу. Не стал бы ждать, когда с ним разделаются твари, так как выродки могут и не поймать этого человека. А если он выживет, то станет потенциально опасным для создающегося нового общества. Андрей представился Михаилу ложкой дёгтя, поднесённой к его бочке мёда.
          - Уклад жизни? Какая это жизнь, если разговоры только о Мессии, о страхе за бессмертную душу? Я даже удивлён, заметив на полках Конан Дойля и Агату Кристи.
          - Своего рода связь с прежним миром, - Михаил пробежался взглядом по корочкам книг. – Как и ваш рисунок.
          - Попав к вам, отец перестал читать книги. Кроме религиозной литературы. С тех пор, мы ни разу не сходили в кино, не были на концертах или сельских ярмарках. Он забыл про мои дни рождения. Это разве жизнь?
          - Он отдался служению Богу. Стал Святейшим ментором. Это тоже жизнь. Новые вызовы и вершины, которые он принял и покорил.
          Говоря о вершинах, Михаил вспомнил про свой Эверест и скосился на торчавшие из-под воротника униформы Джона звенья цепочки, не дававшей ему покоя с момента выступления перед прихожанами. С американца он перевёл взгляд на висевшие на стене, под символом церкви, фотографии. Он вспомнил, где видел цепочку – на шее основателя их учения. Эксклюзивная вещь, единственный экземпляр, который никто не имеет права носить за исключением главы церкви.