Американский дневник

Глава 2, часть 2

          Перелёт до Стокгольма занял пару часов. До этого на самолёте летал всего один раз, в детстве, когда ещё и в школу не ходил. То воздушное путешествие из Ленинграда в Горький кажется теперь призрачным сном. И, сидя в кресле «Боинга», я вспоминал жалкие крупицы детских впечатлений: как стюардесса за пять рублей - большие деньги по тем временам - дала напрокат игру «Ну, погоди!», как за иллюминатором, в ночи, мерцали огни далёких и неизвестных городов и тонкие, еле различимые нити дорог, светившиеся благодаря ехавшим по ним автомобилям, как подлетали к Горькому, проносясь над его микрорайонами. Второй в моей жизни полёт пополнил те обрывочные воспоминания новыми впечатлениями.
          Зеркальное, с металлическим отливом полотно Балтийского моря, рассекаемое крохотными царапинами белых бурлящих кильватерных следов далёких кораблей, сменилось серым, с такой высоты, безликим рельефом островов и фьордов Швеции. До приземления оставалось несколько минут, в течение которых я узнал, что такое трафик в аэропорту. В иллюминаторы можно было разглядеть, как множество самолётов с интервалом в две минуты садились на светлую полоску бетона посреди изумрудного моря стриженых газонов с одной стороны и как подобное же множество крылатых машин спешили подняться в небо с другой.
          Увидеть собственными глазами десятки устремляющихся ввысь железных птиц – это нечто! Вид отрывающихся от земли многотонных машин настолько меня увлёк, как и сам перелёт из Эстонии в Швецию, что грусть и тоска стали отходить на второй план, сдаваясь под натиском сидевшего во мне путешественника, прильнувшего к окну и впившегося взглядом в пейзажи за стеклом.
          «Боинг» закачал крыльями, заходя на посадку. Были выпущены предкрылки. В салоне почувствовалось напряжение, и, не контролируя себя, напрягся и я. Вроде только что за окном деревья и поляны, канавы и озерца, нехотя, плавно приближались к нам. Но одно мгновение, и я не заметил, как пейзаж оказался на уровне глаз и замельтешил, сливаясь в цветную, пеструю широкую полосу. И тут толчок - задние шасси коснулись земли. Заревели на реверсе турбины, замедляя машину. Послышался вздох облегчения, оживились пассажиры. Бледное лицо мужчины, боявшегося полётов, озарила счастливая улыбка.
          Из всех европейских, да и американских, за исключением денверского, аэропортов, где я впоследствии побывал, стокгольмский оказался самым чистым и тихим. Несмотря на международный статус, огромный трафик и людность, у меня не возникло ощущение толпы, сдавленности, хаотичности, как, например, было во Франкфурте. Тёмная плитка на стенах и полах, перемежавшаяся с облицовкой под дерево венге[1], голым бетоном и стеклом, благодаря высоким потолкам и весёлым жёлтым плафонам указателей, нисколько не давила. Я отметил отличную работу архитекторов и дизайнеров. Используя простые материалы, они придали внутренним помещениям строгость, не забыв при этом о визуальном комфорте.
          Я ни разу не заблудился, даже не спрашивал дорогу, так как табло чётко указывали, куда мне идти. И, широко шагая, очутился в коридоре, похожем больше на крытую улицу, где при всей людности воздушных гаваней мне встретилось лишь несколько человек, двое из которых были таможенниками. С ними я впервые за день заговорил по-английски и впервые после Таллина нарушил своё унылое молчание.
          Они досмотрели мои вещи – просветили рентгеном небольшой рюкзак – и проверили паспорт и билет. Только так я мог попасть во второе крыло аэропорта – усиленные меры безопасности после терактов одиннадцатого сентября, чтобы лишние люди не попали, куда не надо.
          Пара лестничных пролётов, и я словно оказался в другом здании, вообще в другом месте. От поразившего меня ранее величия современной архитектуры из стекла и бетона не осталось и следа. Единственным, что объединяло оба крыла, были весёлые жёлтые плафоны информационных табло с номерами ворот, символами туалетов или закусочных. Скорее всего, это была часть здания аэропорта, построенного в незапамятные времена.
          Найдя нужные мне ворота, я удобно расположился в мягком кресле с видом на далёкую посадочную полосу, одел наушники, включил любимую музыку и стал наблюдать, как самолёты разных моделей возникали над серо-зеленой стеной леса на горизонте и, зажигая посадочные огни, гарцуя крыльями в воздухе, садились друг за другом.
          Зона ожидания постепенно наполнилась людьми - одни садились напротив меня, рядом, другие расспрашивали девушку за столом информации, листали шведские газеты или пытались успокоить своих детей. За полчаса до посадки маленький буксир притащил серебристо-синюю машину с алой полосой вдоль бортов. И народ заёрзал от нетерпения, стал поглядывать в огромное окно на готовившийся к полёту самолёт.

          Модель машины я не распознал, поэтому назвал её «Ревуном», так как по билету моё место оказалось в хвостовой части салона, совсем рядом с двигателями, венчавшими сам хвост флюзеляжа, и весь перелёт из Стокгольма во Франкфурт-на-Майне я провёл под оглушающий рёв турбин. Музыка из плеера не спасла - её просто не было слышно. Пришлось смириться с теснотой и шумом, потому что второй перелёт не обещал быть долгим: расстояние до Франкфурта хоть и больше, чем между Таллином и Стокгольмом, но «Ревун» был быстрее «Боинга».
          По громкой связи объявили посадку, и через несколько минут с видом опытного пассажира, который отлетал не одну тысячу километров, я расслабился в кресле и томным, безразличным взглядом посматривал в иллюминатор.

          За стеклом туда-сюда сновали спецмашины, паровозики с багажом, бегавшие между самолётами и аэропортом, иногда проходили крошечные люди в оранжевых жилетках. Мимо проплывали различные постройки, крылатые машины, к которым присосались рукава переходов. Проезжали цистерны с реактивным горючим, спешившие заправить «Боинги», «Аэробусы» или «Саабы». Пару раз видел низкие, широкие автобусы с пассажирами чартерных рейсов – они ехали куда-то на отшиб, где располагались площадки для небольших самолётов. Видимый хаос происходившего скрывал за собой высокую точность и слаженность действа.

          И вот показалась очередь. Пока ещё мерный гул двигателей «Ревуна» нарушался резким, протяжным шумом разгонявшихся и взмывавших ввысь его собратьев. Как и любая другая очередь, эта обладала тем же неизменным качеством – она продвигалась очень медленно, хоть и не могла сравниться с авиапробкой, с которой я столкнулся через четыре месяца в Финиксе, где провёл около часа.

          Двадцать минут ожидания, и «Ревун» взревел, заработав себе кличку. Рванул по бетонной полосе навстречу небу, даря массу непередаваемых простыми словами ощущений от перегрузок и наступавшего после них облегчения и чувство страха, притупляемое желанием вновь оказаться среди облаков.

          Швецию запомнил лишь фьордами, лесами и линиями шоссе, расчертивших землю в духе Кандинского. Всё утопало в лучах яркого солнца. Стокгольм же остался в стороне, и я его в тот день так и не увидел.

          Неизгладимые впечатления оставила с высоты облаков Германия, и во мне зародилась мечта побывать в этой стране, пройтись по улочкам старых городов, накрытых покрывалом из красных черепичных крыш. А ещё, захватив с собой фотоаппарат,запечатлеть красивые виды с немецкими средневековыми замками, возвышающимися наскальных уступах над рекой Рур и древними лесами.

[1] Венге – (лат. Millettia laurentii) вид африканских тропических деревьев Миллетия семейства Бобовых. Растение известно своей ценной древесиной, которая имеет то же название.