Американский дневник

Глава 3, часть 2

          Вернувшись на место, я достал из рюкзака, валявшегося на полке, плеер и пробрался через соседей к креслу. В это время «Боинг» пролетал над проливом, разделяющим Гренландию и материк. Внизу виднелись подёрнутые лёгкой дымкой облаков берега Канады. Осталось несколько часов до того, как зашелестят, срываясь на визг, колёса шасси, и самолёт сядет в Денвере.
          Под серебрящимися крыльями тянулись заснеженные просторы с серыми проплешинами Канадского щита – разглаженного некогда ледником каменистого, лишенного растительности плато. Чем дальше машина углублялась в пространство над Канадой, тем больше становилось тёмных пятен, что местами начинали сливаться в единую серую массу. Засверкали скованные льдом озёра и заливы.
          Я постарался вздремнуть какое-то время. Не получилось. Из наушников лилась приятная, спокойная музыка. Она скрашивала ожидание посадки и перебивала шум двигателей, прорывавшийся снаружи.
          В салоне нарастало оживление. Пассажиры по одному возвращались с экскурсии в царство Морфея. Судя по сладким позёвываниям и хорошим потягиваниям, им там понравилось. В проходах между рядами кресел появилось движение, местами с небольшими пробками.
          Когда уже ничто не побеспокоило бы сон пассажиров, засновали среди людей стюардессы, отвечая на просьбы проснувшихся и выполняя свои обязанности. Они проносились мимо, оставляя след из парфюма, еле заметные отголоски которого доносились и до моего места.
          С оживлением усилилось ощущение приближения момента, когда мы прилетим, и я окажусь в Америке. Правда, ждало меня исполнение не всех фантазий об этой стране, потому что полгода назад эта поездка представлялась иначе. Но окрепший во мне путешественник начинал проявлять нетерпение в ожидании увидеть наконец-то приветственно развевающийся над зданием аэропорта в Денвере звёздно-полосатый флаг.

          Самолёт заметно снизился. В иллюминатор можно было разглядеть чёткие, словно прочерченные по линейке, линии дорог, которые, пересекаясь, образовывали правильные квадраты и прямоугольники полей. Тёмно-зелёные, горчичные, терракотовые и песчаные лоскуты были сшиты в одно большое аграрное одеяло. Оно простиралось до горизонта, насколько хватало взгляда, пока он не упирался в сизую дымку, стиравшую грань между небом и землёй. Геометрию разрушали лишь аморфные очертания редких в этой местности озёр и прудов. До них не успели добраться руки последователей кубизма.
          По правому борту виднелись горы. Голый камень застилал обзор, но его серость и россыпь искр вкраплений кварца кое-где вытесняли изумрудные кроны деревьев, десятилетиями бившихся за место под солнцем. Ели и сосны росли на крохотных пятачках почвы, забившейся в щели скал, цепляясь, вгрызаясь корнями в камень. Мелькали и лиственные деревья.
          «Боинг» летел по границе Великих Равнин и Скалистых Гор.
          Недавно не-граждане США заполнили декларации - бланки раздали стюардессы. Свой я крутил в руках минут пять - не знал, как подступиться. Слов много, половина которых относилась к узкому, таможенному языку. И я из всех граф заполнил лишь несколько: графу о ценных вещах, к коим я отнёс плеер и дизайнерские фломастеры, взятые мной на случай вдохновения, и графу о наличных, ввозимых мной на территорию Штатов. Потом нам показали короткий фильм про аэропорт, про то, куда идти, когда приземлимся, и что делать, и что могут потребовать от нас – туристов - строгие таможенники.
          Самолёт спустился ниже. Керамические плитки полей, сложенные в ровную, цветастую мозаику, ожили. По ним ползли трактора, похожие на чёрных мелких жучков. Некоторые боронили землю, другие с прикреплёнными сложными системами и цистернами орошали посадки. В углах полей ютились жилые дома или крупные ангары и гаражи для техники. Под крылом пронеслась богатая ферма, с доброй кучей построек. Заиграли солнечными зайчиками стёкла парников. А над зелёным полем зажглась яркая радуга – здесь стояли стационарные брызгалки, щедро рассеивавшие вокруг водяную пыль.
          Облака, плывшие по небу отшельниками, отбрасывали причудливые тени, пытаясь спрятать чёткость и угловатость форм, созданных человеком. Но их парило в вышине так мало, что все попытки оказывались тщетными. И солнечные лучи золотили квадрат со злаками, заставляли светиться изумрудной зеленью прямоугольник с фруктовым садом и растворялись на серой, матовой поверхности асфальтовых дорог, обрамлявших подобно рамкам поля.
          И нигде нет намёка на лес.

          Я ощущал себя никем иным как Колумбом, после долгого и изнурительного путешествия увидевшего новые земли. Одна лишь разница - он высадился в Центральной Америке, уверенный, что приплыл в Индию за специями и шелками, а мой «Боинг» собирался приземлиться чуть ли не в центре Северной Америки. И, несмотря на то, что я видел эти земли на фотографиях, в новостях и кино, США я открывал для себя впервые, надеясь отыскать свои шелка и пряности.
          А ведь в нашей семье я потомственный Колумб! Мой прадедушка по маминой линии тоже побывал в Америке. Это были тридцатые годы прошлого века. В Чикаго происходили мафиозные разборки. Ильф и Петров исследовали одноэтажную Америку. А советские инженеры, пересекая океан, приезжали в эту страну для получения опыта и новых знаний в различных индустриальных сферах, одной из которых было автомобилестроение.
          В то время, в Горьком, строился завод для массового производства легковых и грузовых машин. По соглашению с «Форд Мотор Компани» там собирались использовать передовые технологии. Но требовались квалифицированные специалисты, и потому толпы советских инженеров ехали за океан.
          И моему прадедушке выпал счастливый билет на стажировку на заводе самого Генри Форда! Он видел первый в мире конвейер, принципы действия которого, подсмотренные у подвижных линий на скотобойнях, Форд старался применять почти во всех сферах своего бизнеса.
          Так в нашей семье появился Колумб I.
          В память о невероятном путешествии прадедушки в Штаты дома хранятся присланные им открытки в виде рисунков отдельных небоскрёбов, а порой целых городских пейзажей. И несколько небольших чёрно-белых фотографий. Одну я помню хорошо. На крохотной – пять на три – карточке можно разглядеть новенький «форд», модель «Т», выезжающий за заводские ворота и катящийся вдоль ряда подобных ему машин, стоящих у сетчатого забора. А на обороте подпись к снимку, сделанная рукой прадедушки. Синяя тушь под неустанным влиянием времени поистёрлась и потеряла чёткие очертания, но всё ещё можно, не вглядываясь, прочитать «Завод Форда».

          «Боинг», покачивая крыльями, коснулся шасси бетона. Раздались громкие, бурные аплодисменты в адрес команды пилотов. Длинный, девятичасовой с минутами перелёт был окончен. Мы сели в международном аэропорту Денвера. Самолёт покатил по вспомогательным дорожкам к светлому силуэту огромнейшего здания. А сзади, светя посадочными огнями, словно звёзды на ясном дневном небе, заходили на посадку другие машины, слетавшиеся со всех уголков страны и мира. Их готовы были принять взлётно-посадочные полосы, раскинувшиеся в виде вращающегося винта вокруг пассажирских терминалов и направленные тем самым на все стороны света.
          Аэропорт Денвера оказался не просто транспортным узлом на карте Северной Америки, но и объектом искусства – огромной галерей, являющейся также памятником современной архитектуры. В строительстве принимали равное участие как проектировщики, так и художники с дизайнерами, поэтому каждый квадратный сантиметр четырёх терминалов аэропорта пропитан творческим духом.