Американский дневник

Глава 15. Домой.

          Тридцатого сентября, в четыре часа ночи, я вызвал такси к мотелю «Траки Ривер Террас». Попрощался с полусонным Штефаном и с трудом отодравшей от подушки голову Наташей. Обнялись. Пожелали друг другу удачи, и я спустился в фойе.
          Жёлтый «форд» остановился у стеклянных дверей мотеля минут через десять. На улице было тёмно и необычайно тихо. Спокойствие спавшего города не нарушал гул, присущий бурлящей дневной жизни Рино, хотя в казино без остановки, круглосуточно, гремели, свистели и звенели игровые автоматы. Со стороны железной дороги не доносилось оглушавших гудков, ползших через центр составов. Не выли полицейские сирены. Молчали спасатели и скорая помощь. Казалось, что из всех вероятных машин, в городе каталась только одна – заказанное мной такси.
          Когда садился в жёлтый кэб, на сердце стало тяжело. Я прощался с беззаботностью, с частичкой себя, отданной каменным стенам и ярким огням Рино. А ведь собираясь в Америку, поддался протестным чувствам. Бунтовал против разлуки с девушкой. Не выносил мысли о том, что окажусь в далёкой стране, по ту сторону земного шара, один – без друзей и родных, без их помощи и поддержки, которые так порой были здесь нужны. Ещё терзал меня страх перед возможными проблемами: сколько различных ужасов писалось про работу за рубежом, сколько негативного опыта других людей можно было встретить на страницах периодики. Вот я и протестовал. Даже первые недели в Штатах письма домой содержали ядовитые строчки, полные негатива чуть ли не ко всему, что успел увидеть и встретить.
          Перед открытой же дверью такси, что должно было отвезти меня в аэропорт, стало грустно. Теперь я не хотел покидать Рино. Работа, конечно, не блеск, но четыре месяца я был под властью беззаботности, в плену простеньких страстей и желаний. А дома ждали проблемы: с учёбой, в личной жизни, неуверенность в будущем. Вкусив местной жизни под ярким солнцем, полной доступностью многих благ, я страшился возвращения в холодную Эстонию, где с деревьев уже опало золото и багрянец, и наступал октябрь.
          В возвращении домой был только один существенный плюс – родные мне люди, которым я не безразличен. В отличие от Америки, где меня никто не знал, а новые друзья и знакомые разъехались.
          Я посмотрел на тёмный силуэт мотеля, прислушался к бормотанию реки, принюхался к свежему ночному воздуху, слегка суховатому, и закрыл дверь машины.
          Пока такси катило по городу под тихо звучавшую музыку кантри, пока на его бортах и капоте бликами мелькал свет уличных огней, я испытал ощущение дежавю. Прилетев в Рино, один, никем не встреченный – за исключением Джона, водителя из «Трэвелодж» – ехал на машине по ночному городу. И покидая его, размеренно проплывал в кэбе по спящим улицам. Опять ночью. Снова один - теперь уже никем не провожаемый.
          В аэропорту в столь раннее время было весьма оживленно. Около главного входа гудели сотни голосов, и шумели подъезжавшие и отъезжавшие машины. Живая картинка напоминала конвейер: такси по очереди останавливались у здания, высаживали пассажиров с багажом и растворялись в темноте, отвечая на новый вызов. Люди хватали чемоданы и семенили к кассам регистрации на рейсы, где вставали в недвижимые людские цепочки, кучки, прерывистые линии. Недвижимые, потому что никто никого не регистрировал. Потому что все, кроме улетавших, ещё находились в дрёме, ползали сомнамбулами по подсобным помещениям, потягивая противный кофе из кружек-термосов. Только через полчаса две девушки проснулись, вспомнили о томящихся перед кассами людях.
          После регистрации прошёл проверку безопасности.
          Летом в России террористами были захвачены два самолёта. Оружием послужили лезвия ножей и заточки, спрятанные в ремнях и каблуках ботинок. В связи с этим ввели новые правила безопасности, и я чуть не нарвался на неприятности, когда не снял пояс и ботинки и направился к рамке металлоискателя, так как не был в курсе изменений. Меня остановила грозная женщина-офицер, для прощупывания передав в руки своего коллеги, мужчины. Сама взяла мою сумку и подвергла тщательнейшему досмотру.
          В шесть часов утра тридцатого сентября белый самолёт компании «Америка Вест Эйрлайнс», летевший рейсом из Рино в Финикс, оторвал шасси от взлётной полосы и, задрав нос, устремился в розово-лиловое небо, вызвавшее ощущение, что утро будет холодным.
          На прощанье, справа, в тени ночных, ещё не рассосавшихся облаков, в объятиях фиолетовых и серо-синих гор краешком зеркальной поверхности, коротким бликом мне подмигнуло озеро Тахо и исчезло позади повернувшей на юг крылатой машины.
          Впереди ждали скалы, укрытые снегом, проползавшие далеко внизу, подобно подзабытой Гренландии. Похожий свысока на схему дорог и районов Лас-Вегас. Река Колорадо с крутыми, непреступными берегами Чёрного Каньона, берущая начало в мелькнувшем на горизонте озере Мохаве, упирающаяся в дамбу Гувера и, отдав часть своей мощи людям, впадающая в озеро Мид. Ждали впереди и красные столовые горы[1], среди которых затерялся город Финикс, штат Аризона.
          Пересев в Финиксе на другой самолёт, я издёргался и изнервничался, боясь опоздать на межконтинентальный рейс, так как мы попали в авиапробку - целый час простояли в длинной очереди из десятков машин всех размеров и моделей, ожидая разрешения на взлёт.
          И вновь небо. Просторы Аризоны до границ штата Колорадо, в центре которого расположился город Денвер, успели укрыть белым, плотным ковром облака, пока мы изнывали в пробке. Только над Великими Равнинами увидели под собой землю – лоскутное одеяло полей, хорошо знакомое по первому дню в Америке. Те же, почти родные, квадраты и прямоугольники посадок, очерченные дорогами: асфальтовыми и грунтовыми. Слева изломленной стеной тянулись Скалистые Горы.
          На самолёт до Франкфурта-на-Майне я успел, несмотря на задержку в аэропорту Финикса. В Денвере вылет также откладывался - машина прибыла из Германии с опозданием, а по регламенту ей надо было пройти кучу проверок, отстояться, пережить уборку и подготовку к новому рейсу.
          Не помню, сколько мы провели времени в зале ожидания, у ворот, глядя на махину за окном. В голове искрой вспыхнула мысль, что самолёт может быть неисправен. Меня охватила паника. Стало жутко лететь на нём. Вдобавок не отпускало опасение, что не успею на последний перелёт из Франкфурта до Таллинна, через Атлантический океан.
          Девушки, проверяющие билеты в воротах, суетились, решая рабочие вопросы, и рассыпались в извинениях, пока «Боинг» не прошёл проверку, не был прибран и готов к полёту. Нас пустили на борт. Люди вздохнули с облегчением и потянулись к воротам. И вскоре мы неслись в дребезжавшем на швах взлётно-посадочной полосы самолёте, вдавленные в кресло. А затем шумы исчезли, наступила лёгкость, и машина загудела двигателями сильнее, набирая высоту.
          Первого июня я летел наперегонки с днём, растянувшимся во времени. Теперь, направляясь домой, стремился навстречу первому октября. Мы не заметили вечера и промчались сквозь ночь, увидев восход солнца с высоты одиннадцати километров. Яркие, оранжевые лучи, слепя просыпавшихся в салоне людей, врывались внутрь «Боинга», под открываемые либо пассажирами, либо стюардессами шторки на иллюминаторах.
          Америка с уникальной природой, историей, достопримечательностями и небоскрёбами, не до конца понятая и принятая мной, осталась далеко позади, грозя стать лишь воспоминаниями о чудесном сне.
          Рядом дремала пожилая чета американцев, с которыми вечером, перед короткой ночью, выпили, болтая по-соседски, не один бокал белого вина из калифорнийского винограда. Я уже не стеснялся своего английского языка - за четыре месяца набрался смелости, стал лучше понимать собеседников, приобрел некую свободу в общении.
          Франкфурт-на-Майне встретил нас неприветливо. Размытый солнечный диск проглядывал сквозь пасмурную пелену, затянувшую весь небосвод. Царившая вокруг глубокая осенняя атмосфера как бы говорила, что лето прошло, веселье кончилось, пора возвращаться к реальной жизни.
          Попрощавшись с пожилыми американцами, прилетевшими в гости к немецким друзьям, а вместе с ними и со своими приключениями в Штатах, я окунулся в бурлящий людской поток международного аэропорта. Отправился на поиски ворот, за которыми стоял самолёт, что принесёт меня домой, в Таллинн, где в аэропорту уже ждали родители с сестрой и... бывшая, но любимая мной девушка, сдержавшая майское обещание встретить меня.

19.04.2012

[1] Столовая гора (нем. Tafelberg, исп. Mesa – стол) – гора с усеченной, плоской вершиной. Сложена из осадочных горных пород. Склоны обычно крутые, почти отвесные. Mesa – американский, заимствованный из испанского, термин, означающий столовую гору.