Рассвет на пятом этаже

Двенадцать. Энтропия растёт

Это оказалось не так страшно, как думалось поначалу: никакой вредной методистки Лоры Костиной в библиотеке не оказалось. По крайней мере, Макс её не встретил. Он просто молча сунул библиотекарше в зале абонемента художественной литературы томик в шероховатом красном переплёте и полез в кошелёк за читательским билетом. На долю секунды его охватила паника: что, если он забыл или, что хуже, потерял этот проклятый читательский?..

Но вскоре вынул из кошелька красную пластиковую карту. Случайно уронил на пол. Она шлёпнулась так, что поднять было весьма проблематично. Выругался. Библиотекарша за высокой стойкой сделала ему замечание. Когда-то уже так было, что-то подобное он уже переживал – здесь.

Это близкая осень – решил Макс.

Когда он шёл обратно, ветер умывал его лицо во вьющихся волосах, пропитавшихся табачным дымом. Макс остановился. Сжал губами папиросу. У его лица тихо чиркнуло колёсико зажигалки – и несколько волосков неестественно скрючились, обожжённые. Пахнуло этой расплавившейся органикой.

«Блять», – выругался Макс про себя – а иначе бы выпала папироса.

Дальше он шёл, стараясь не оглядываться ни на прохожих, ни на витрины, в которых бы могло промелькнуть его собственное отражение. Всё вокруг – и люди, и дома, и запылённые витрины – безнадёжно неэстетично и безвкусно, вызывало ярость ко всему этому миру, а в особенности – к самому себе. И от этой бессильной ярости хотелось вывернуться наружу кишками (такими же неэстетичными в своей осклизлой мерзости), и чтобы под ногами протянулась дробная черта, а под чертой разверзся беспощадный ноль – круглый, как буква «О» и необъятный, как звук «о». Тогда результатом будет бесконечность.

Нечего бояться Бесконечности – Макс уже повидал её, в том числе, и собственными глазами. Он видел, что там – пустота, и это откровение утешало его: пустота представлялась покоем, потому что ей невозможно было дать какой-то эстетической оценки. Она просто – бы-ла. Вернее говоря – её не было, потому что эта пустота являла собой небытие, которого, согласно философской аксиоме, нет. В таком случае, выходит, Макс не мог её видеть и, соответственно, не видел – так что тем более не мог дать какую бы то ни было эстетическую оценку: нельзя же сказать про ни разу не виданное, красиво оно или нет.

Резкие импульсы в кистях рук Макса заставляли их сжиматься в кулаки.

Это – бесцельная ненависть, слепо упирающаяся в тупик.