Рассвет на пятом этаже

Двадцать шесть. Успенский проезд, три

Из головы Макса всё никак не выходил адрес: Успенский проезд, три. Это был маленький непритязательный домишко в два этажа – из тех, что строили в старину. Ни то какой-то бедный купеческий особняк, ни то какое монастырское подворье: каменный, с бесхитростным фасадом и двускатной крышей. Состояние его было плачевно, и вообще выглядел он крайне уныло – в том числе, и из-за растрескавшейся побелки, которая с лёгкостью отколупывалась от стен, и её пылеватые обломки валялись в палисаднике.

С левой стороны дома примостилась деревянная пристройка, снаружи оббитая тёмной морёной вагонкой. От пристройки со стороны двора отходило небольшое крылечко – три ступеньки под козырьком. По крылечку, до самого козырька, расползся и повис пышный девичий виноград, растопыривая гроздья несъедобных зелёных ягод. В солнечный летний день лозы, взмыленные зеленью крупных листьев, дробили лучи на жёлтую мозаику, так что в целом на небольшом крылечке сохранялась приятная тень. Этим пользовались одуревшие от жары коты и жильцы дома. Так, у распахнутой двери на деревянных ступеньках сидел старичок в тельняшке. Его лысину, по краям очерченную ровно подстриженными белыми волосками, покрывали сухие наросты, а в окладистой бороде, прямо посередине, словно разделяя её надвое, вёрткой змейкой затесалась бледно-рыжая прядка. Старичок был так увлечён ластившейся к нему кошкой с гибким, таким тонким, серым хвостом, что даже не заметил прошедшего прямо рядом с ним Макса.

«Четвёртая квартира – второй этаж, в самом конце...» – говорила тогда, у магазина, Анна.

Поднимаясь (деревянная лестница с пообтёршейся краской поскрипывала половицами), Макс озирался по сторонам. Он боялся коснуться перил – они пошатывались. Всё вокруг заполнял густой, тягучий полумрак, замыливал взгляд, проникал в лёгкие запахом пыли и отсыревшего тряпья.

Этот старинный дом напоминал тот, на Набережной, где Валентина не могла спать из-за скрипящих половиц...

Валентина...

Макс остановился посреди тесного сумрачного коридора, в конце которого, как провал в пустоту, темнела дверь, и прошептал одними губами, по слогам, это имя: «Ва-лен-ти-на». Вспомнились маленькие бескровные пальцы и мутные глаза, обтянутые бледными веками. Показалось – вот её смутный призрак в полумраке коридора, и она смотрит вопиюще устало.