Рассвет на пятом этаже

Тридцать семь. Гагарин. Безальтернативное законотворчество

С пышущей травянистым духом улицы, из подъезда, в котором засели и перемешались приглушённые запахи извёстки, хлорки, чьей-то кухни и сигаретного дыма, Юра ввалился в свою квартиру – и жилище обдало его запахом мертвечины. Юра захлопнул дверь, замуровав себя в склепе. Всё равно, всё равно... Сейчас это пройдёт.

Игла вонзилась в вену. Капля в море – несколько миллилитров в багровый океан. Сейчас наступит Кайф.

Юра, пёс, дополз до своей комнаты и рухнул в объятия дивана. Мир перед глазами замыливался и медленно уплывал – это взгляд терял фокус. Даже белый экран потолка, казалось, медленно двигался, изгибался, проходил волной, закручивался. Юра чувствовал себя в невесомости, как космонавт (психонавт). На его тело не действовали гравитационные волны, оно оторвалось от поверхности Земли без каких бы то ни было усилий и парило в неопределённом направлении.

Восторг.

Наверное, такой восторг испытывал Гагарин, видя в иллюминатор голубой шарик, одиноко бороздящий космическое пространство. «Облетев Землю в корабле-спутнике, я увидел, как прекрасна наша планета, – кажется, слышался откуда-то голос, потрескивающий и прерывающийся, как на старой записи. – Люди, будем хранить и приумножать эту красоту, а не разрушать её!» Гагарин – тоже Юрий – заглянул в манящий звёздный простор.

И Юрий Калюжный, кажется, прямо сейчас летел в бархатной черноте, сквозь которую магнетически блестели серебряные россыпи звёзд. От ясных точек в темноте тянулись ласковые лучи. Мимо, оставляя за собой зыбкие следы из рассыпающихся блёсток, проносились кометы.

Ласковый космос, полный вековечного покоя – в нём зарождается время, в нём зарождаются законы, по которым движутся материя и энергия. Юра песчинка – его частица, приласканная и трепетно оберегаемая Космосом. Здесь всё происходит само собой, без лишних забот подчиняясь законам Космоса. Всё, что здесь происходит, есть Закон. Он не придумн разумом и нигде не записан – он создал сам себя и подчиняется сам себе, потому как у него нет никаких альтернатив. Его невозможно нарушить. Поэтому соенинения разлагаются водой на составные части – заряженные частицы, и те притягивают заряженные частицы воды. Поэтому сердце стучит. Поэтому кровь несёт по лабиринтам сосудов растворённые опиаты – прямо в мозг.

Это человек, замкнутый в безальтернативном законотворчестве Космоса, имеет альтернативы в самостоятельно писанных законах. Оттого эти законы превращаются в некоем космическом смысле в правила – потому как у них появляются исключения. Человек способен выдумать множество альтернатив, Космос же – незыблим. А человек может придумать альтернатив даже самому Космосу. На протяжении сотен, тысяч лет истории человек позволял себе заменять Закон Космоса иными причинно-следственными связями, в то время как Космос в своей незыблимости оставался прозаичен и, тем не менее, интересен и сложен для понимания. Что там говорить – человек сложен для понимания самому себе, даже в единичном, индивидуальном масштабе. Что там – Космос! Космос бесконечен и бесконечно неоднозначен.

Юра размял руки.

Фоном, замедленные, в его мозгу происходили какие-то процессы. Как в полусне, Юра не мог уследить за ними, не мог ухватиться за нить-мысль, но осознавал: втайне от него самого мозг стал мозгом сверхчеловека, способным охватить всю космическую бесконечность, показать все её тайны; для него отгадки вынесены на самую поверхность. Они в свете звёзд, в газовых оболочках комет, в горизонтах событий чёрных дыр и как будто пенки – в туманностях галактик. Вся Истина – на поверхностях планет, подобно мандариновой корке. И проста она тоже – как мандариновая корка.

Самоё пространство и есть – Истина. В ней нет ничего загадочного, она привычна как бытовое знание или возведённый до автоматизма навык. Она прекрасна и изящна в своей ординарности, и в ней нет совершенно ничего ужасающего, кроме того, что она неизбежно окутана ложью.

А ещё она – вёртка и своенравна и открывается только самым отчаянным, тем, кто не боится ничем рисковать. Истина открывается тем, и только тем, кто не побоится стать первопроходцем своих одиночных пространств, своих беспримерных глубин – тем, кто летает, как ракеты, в сияющий космос внутри.

Юра задремал (или впал в транс), умиротворённый, когда напуганная докторица из детской поликлиники шла домой и по пути увидела во дворах белую карету «скорой помощи». Вышедший из подъезда врач в синей униформе и с громоздким оранжевым чемоданчиком поздоровался с нею и спросил, как прошёл рабочий день. Тихим, дрожащим голосом она сбивчиво поведала о происшествии по адресу Яблоневая улица, семнадцать, квартира тридцать три. Врач «скорой помощи» выслушал её, серьёзно сведя к переносице густые чёрные брови, и сказал:

– Сейчас же сообщим в полицию.

– Нет! Нет! – запрепиралась докторица из детской поликлиники. – Я позвоню сама. Из дома.

Доктор Бауров проводил её задумчивым взглядом византийских чёрных глаз. Он припомнил, как сам приезжал на вызов по тому же адресу к онкологически больной девочке, и вспомнил таже, каким странным показался ему её опекун.