Рассвет на пятом этаже

Двадцать пять. Возможно, чей-то антипример для подражания

Они остались совершенно одни. Юра сел, уперев локти в расставленные колени, и уткнулся лбом в сцепленные в замок пальцы. Из своей коляски сверху вниз на него смотрела Лиза. С трудом выставив тонкую руку, она коснулась плеча своего брата. Юра ощутил эту слабую ладошку...

Он побоялся, что под одеждой у него, под кожей Лиза может нащупать чёрную маслянистую топь.

– Что расстраиваешься?

Юра поднял голову, упёрся узким угловатым подбородком в руки, грустно вглядываясь в нечёткий горизонт. Он не хотел говорить Лизе о том, насколько ужасным человеком себя ощущает, ей и без него нелегко: она очень слабая, у неё пропали месячные, она быстро устаёт, у неё всё болит и её часто рвёт – так часто, что начали выпадать зубы. Что там – Юра всего лишь просто устал, не из-за Лизы, конечно же, нет, из-за работы. И скоро он обязательно возьмёт отпуск на недельку, и тогда сможет проводить всё время с Лизой. Это будет не только отпуск от работы, но и от Макса, от девушек, от тревожных мыслей и самобичеваний.

Поэтому Лизе он ответил:

– Ничего. Всё нормально.

Он почувствовал, как отчаянно и бессильно впились или впечатались в его плечо Лизины пальцы – но тут же отпустили, и рука устало повисла.

– Врёшь, – промолвила Лиза – без злобы, без агрессии или обиды.

Слово было таким же блеклым, как и сама она внутри упаковки из парика и одежды.

– Все – врёте, – повторила она, – ты, Макс... Не мне врёте – себе, Юр, – и взяла пауза, чтобы перевести дух.

Юра посмотрел на неё – такую маленькую и такую тоненькую, увидел, что это она здесь старше. Да, это её мама принесла из роддома, завёрнутую в пышный розовый конверт, когда Юре было пять. Она своим плачем будила всех по ночам, с ней он забавно сюсюкал, заглядывая в кроватку. Только в какой-то момент она резко переросла его.

Какой ценой?..

– Ты врёшь, что всё нормально. Макс врёт, что не ревнует. Ты же сейчас загоняешься, потому что некрасиво с ним поступил. Она ему нравится – очевидно.

– Да, – вздохнул Юра.

– Тебе не нравится Макс, – констатировала Лиза. – Но я догадываюсь, почему ты с ним общаешься.

Он очень боялся услышать...

Лиза озвучила то, что он боялся услышать:

– Чтобы самоутверждаться за его счёт.

Говорила тихо, вкрадчиво и безлико, неподвижно смотрела в одну точку перед собой.

Юра тяжко засопел, как младенец, готовясь расплакаться. Ему правда хотелось заплакать. Он положил ладонь Лизе на коленку (там внутри крошечная хрупкая косточка) и лбом упёрся в холодный подлокотник коляски. Она осторожно приподняла правую руку и положила ему на волосы (как мама) – жёсткие и немного сальные.

– А представь, если ты – тоже чей-то антипример для подражания?..

Юра сильнее вжался лбом в подлокотник, как будто надеялся, что от этого его черепная коробка треснет.

– Вполне вероятно, – согласился он. – Я даже не удивлюсь, на самом деле... Я ужасный человек. Мне противно быть собой.

Лиза вздохнула, нежно проводя рукой по его голове, но волосы зацеплялись за отшелушивающуюся кожу. Юра почувствовал, что её прикосновения дают ему защиту и искренне уверовал в то, что его сестра – святая. Иначе быть никак не может: её плоть страдает, чтобы очистилась душа.

– Ты совсем не ужасный, Юр. Ты просто устал.

– Устал.

– Скоро ты обязательно отдохнёшь.

– Может быть...

– Обязательно, – с горечью сказала Лиза. – Только пообещай, что не будешь врать.

– Обещаю.

Лиза опять погладила его по голове. В её костях распалялась боль.

– Я понимаю, что ты врёшь, чтобы мне не было больно. Но мне уже не больно. Никакая горькая правда не ранит меня ещё больнее, потому что я знаю, когда умру – понимаешь? Оно внутри меня. Это мне – противно быть собой. Во мне живёт гадость, таймер. Юр, ты же знаешь, все умрут. Смерть неизбежна. Моя – самая неизбежная. Макс сказал, что там ничего не будет... Пошли домой. Я устала.

Юра сорвался с места, обеими руками обхватил маленькое Лизино тельце.

– Я не представляю, как буду без тебя! – вздохнул он и сжал зубы.

– Я тоже не представляю. Зато – ты отдохнёшь. Мне больно. Ай.

– Извини.