Рассвет на пятом этаже

Семнадцать. Золото

– Что он хотел? – спросила Наташа, когда Маша успокоилась, и они вернулись в тесную кухню.

– Увидеть Славу, – устало отозвалась Маша, усевшись на табуретку.

Наташа села напротив.

Молчание.

На столе стояла хрустальная пепельница, по дну которой седым порошком был рассыпан обгоревший табак и лежал смятый окурок. Возле пепельницы – пачка сигарет и чёрная зажигалка с колёсиком.

Наташа закурила.

Её усталые глаза сквозь поволоку сизого дыма грустно смотрели на Машу. Та сидела, склонив голову, и с отрешённой задумчивостью рассматривала свои босые стопы. Как маленькая девочка.

– Не знаю, что тут было бы правильно советовать, заяц, – вздохнула Наташа. – С одной стороны, всё-таки, он действительно отец Славы, и ваши взаимоотношения, в идеале, не должны на ней сказываться. Слава имеет право знать своего отца. С другой стороны... Я ему не доверяю. Он сам ещё – дитя малое. И, может быть, Славе и так хорошо, без него... Мы и так справимся.

Маша произнесла исступлённо, даже не обращая к ней лица:

– Я не хочу слышать о нём.

Наташа затянулась. Выдохнула новое облако дыма.

– Может, тебе стоит проработать это со специалистом?

Табачный дым растворялся в пространстве кухни. В проникавшем в окно солнечном свете мерцала взвесь пылинок.

Маша неподвижно сидела, упершись обеими руками в табуретку, и грустно смотрела перед собой.

– Не знаю. Наверное. Это дорого.

– Ну, ты же не хочешь, чтобы потом Слава тоже считала тебя токсичной матерью?

Маша резко обернулась.

– Где я – токсичная?

У неё такой пронзительный взгляд, а весь вид так и сочится бессильной злобой – на весь мир, в том числе, и на саму себя. Наташе показалось, это она сказала что-то не то. Захотелось обнять Машу, попросить прощения...

Дверь в прихожей открылась, послышался какой-то невнятный шум.

Маша мгновенно подорвалась с места.

В квартиру вошла Лора. Её лицо изображало крайнее недовольство, маленькие губы, накрашенные ярко-алой, почти рыжей помадой, были плотно сжаты. За собой Лора тащила Славу – впившись ей в руку; та упиралась, злобно хмурила бледные бровки. В растрепавшихся светлых волосах Славы запутались репьи, над бровью багровела ссадина.