Рассвет на пятом этаже

Тридцать восемь. Блеклый некто

На следующий день, отоспавшись после смены, Бауров взял с собой охотничий нож с рукояткой из кабаньего копытца и отправился на Яблоневую улицу. Там он отыскал нужный дом, нужный подъезд, поднялся на четвёртый этаж и выжал кнопку звонка у двери, к которой были прикреплены две золотистых, потемневших от времени тройки. За дверью послышался звонок, угасающий в общей тишине квартиры. Из всего подъезда она одна казалась нежилой: в других квартирах смотрели телевизор, в других квартирах шумела вода, плакали дети – и только в этой обосновалась тишина.

Бауров уже развернулся и шагнул на лестницу.

Он преодолел уже где-то половину марша, его мерные шаги эхом разносились по подъезду, как вдруг среди этого эха послышался щелчок отпирающегося замка. Бауров замер, насторожившись, и обернулся через плечо. Из-за косяка приоткрытой двери квартиры на четвёртом этаже высунулсь голова – до того блеклая, что практически сливалась с бледными стенами, и с него, из темноты глазниц, смотрят голубые глаза, особенно дикие оттого, что огромные зрачки, подобно чёрным дырам, поглощали радужку. Казалось, это лицо мертвеца показалось из склепа...

Бауров рванулся вверх... Но не успел – дверь захлопнулась. Юра скрылся в своём убежище.

Бауров ещё раз позвонил в дверь и громогласно потребовал открыть. Юра в квартире проигнорировал его.

Бауров вздохнул.

Это называется – уйти не солоно хлебавши.

Прямо на выходе из подъезда Бауров столкнулся с Максом Тресвятским, которого узнал, кажется, уже по запаху пота и сигарет. А тот уставился на него, удивлённый.

– Какими ветрами, док? Что-то я не вижу поблизости «скорой»...

Первым порывом Баурова было выдать что-то резкое, по типу «не твоё собачье дело», но подумав, он сначала выдал какое-то невнятное оправдание, а затем спросил:

– А ты нэ замэчаешь ничего странного за своим соседом?..