Рассвет на пятом этаже

Одиннадцать. Рвота. Тресвятский и медицина

Юра накричал на него прямо с порога, как будто отчитывал провинившегося ребёнка:

– Где тебя, блять, носит?! Ты мне здесь нужен! – и был он красный, казалось, у него плавится кожа, и от неё идёт пар. – Лизе очень плохо!

– Что случилось? – переполошился Макс, услышав о Лизе.

Он скинул в прихожей шлёпанцы с ног, бросился в спальню Лизы, откуда доносились отвратительные булькающий звуки.

– Ты в «скорую» звонил? – спрашивал он на ходу, толкая дверь.

Спешка.

Юра раздражённо проскрежетал зубами – его сочли за идиота. Да кто ещё счёл-то – Макс Тресвятский!

– Да, звонил! – раздражённо прошипел Юра.

Они были в одинокой Лизиной спаленке. Красный пластиковый таз на полу – контрастное пятно в этой серо-голубой обстановке (если не считать алые узоры на ковре на стене). Лиза неуклюже, как будто бы для этого ей пришлось сломаться в нескольких местах, свесилась с постели. На плечо ей было постелено старое потёртое полотенце – грязно-жёлтое и по краям сероватое. Её рвало.

К спёртому воздуху прибавился запах хлороводородной кислоты – с примесью ферментов.

Макс бросился к тумбочке, в верхнем выдвижном ящике которой хранились Лизины лекарства. На последнем визите терапевт выписал от рвоты «церукал» в ампулах по два миллилитра, когда Юра пожаловался на то, что Лизу рвёт. Порою так ей приходилось не есть целый день: из-за побочных действий химеотерапии у неё появлялась тошнота и не было аппетита.

– Ты ничего же ей не давал?! – в спешке уточнил Макс, прежде чем вскрыть двухмиллилитровую ампулу, у которой на этикетке написано «церукал» – что за неблагозвучные названия у препаратов в том ящике...

– Нет, – отозвался Юра.

Макс сделал всё неожиданно быстро, ловко и уверенно, совсем как врач: вскрыл ампулу, набрал шприц, сделал укол точно в середину дельтовидной мышцы – что на плече. Лиза съёжилась. Все мышцы одномоментно сократились.

Она выдавила из себя новый поток рвоты – чистый желудочный сок, потому как в её желудке не осталось ничего более.

– Ну, ну, – ласково проговорил Макс, гладя Лизу по голове (растрёпанный голубой парик распластался на одеяле, распустил пряди-щупальца), – потерпи, двадцать минуточек...