Рассвет на пятом этаже

Двадцать. Квартира над. Бездонная, отчаянная пучина

Юра предложил зайти вечером к Лизе.

Макс зашёл – в первую очередь, чтобы убить время (ч-ч-ч, оно этого не любит). Скоротать время – до своего собственного термодинамического равновесия.

Ч-ч-ч...

Ч-ч-ч, они этого не любят!

Его появление в квартире этажом выше напугало находившуюся там тётю Дашу – возмутило. Возмутило и воцарившийся там status quo, что сформировался за время, что Макс не заходил туда.

За время его от-сутст-ви-я.

Он переступил порог – и как будто не шагнул в чужую квартиру, а сорвался с утёса в бездонную, отчаянную пучину своей вины. Он провинился перед Юрой тем, что бросил его, променял (кажется, это и называется – предательство), оставив наедине с этим. Провинился перед Лизой – в наибольшей степени...

– Юра предложил зайти сегодня на ночь, – объяснился он перед тётей Дашей – таким тоном, как будто ей был должен больше всех; и затем задал привычный вопрос: – Как Лиза?

Тётя Даша покачала головой и заохала:

– Спит, бедняжечка, как я пришла – спит. Я-то уж будить не стала...

– Понятно, – вздохнул Макс.

Свёл плечи сильнее обычного.

В этой квартире всегда, когда Лиза спала (когда она замолкала, когда не двигалась), Макс ощущал, что смерть – небытие, несуществующее ничто, то есть, вся та пустота за пределами жизни – как никогда близка. Ощутима – в некоем экзистенциальном смысле.

И войдя в квартиру Калюжных, Макс вспомнил это жуткое чувство...

Что-то сродни тому чувству, что жило в нём в первые дни работы в морге. Когда он принимал по ночам тела, оформлял документы, вникал в причины смерти, в какой-то момент его обдавала волна экзистенциальных размышлений. Только тогда присутствовало и осознание свершённости, материальности холодного мёртвого тела.

Ведь то, что случилось – не изменить.

Жутче – когда оно только свершится, но уже неотвратимо.

– Ну, – передёрнул плечами Макс, – вы, наверно, можете идти...

Тётя Даша засобиралась:

– Да, да, я иду...

Макс поплёлся в прихожую провожать её, чтобы потом закрыть дверь. И в тесной прихожей такая грузная тётя Даша, казалось, застревает. Стоя в дверях (как хозяин), Макс смотрел в её широкую спину, наблюдал за тем, как медленно и неуклюже тётя Даша двигается. А она – остановилась, этак замешкалась у выхода, обернулась через плечо и посмотрела так страшно...