Рассвет на пятом этаже

Тринадцать. Там, по ту сторону...

Юра ушёл. За ним защёлкнулся дверной замок.

– Ну, что мы с тобой будем делать? – обратился Макс к Лизе.

Он чувствовал себя неловко, оставаясь наедине с этой несчастной девочкой. В каждом слове своём, в каждом действии он начинал подмечать фальшь. А как с ней разговаривать? В медучилище учили, как общаться с больными – но с тех пор прошло так много времени, и он предпочёл всё забыть. Только руки запомнили навыки, особенно хорошо – как делать инъекции.

А Юра каждый день общался с Лизой. Юра – совершенно без медицинского образования...

Что – Юра с людьми не умеет общаться? Лиза же – просто шестнадцатилетняя девочка, только лишь очень худая и почти совсем без волос на теле... Нет, такую сложно воспринимать, как обычного человека (Макс дал себе мысленную пощёчину): вид её вызывает сострадание, даже жалость, отвращение и страх!

То же самое Макс чувствовал, когда смотрел на свою бабку. У неё только начинали проявляться признаки деменции: она могла по несколько раз задавать один и тот же вопрос, забывала, какое сегодня число и день недели... Забывала, поела ли. Путала имена Макса и его отца. Единственное, что она очень хорошо помнила – это практически все молитвы, пословицы и поговорки.

«Бог терпел – и нам велел», – говорила она Максу.

Лиза лежала в постели полусидя. В руках – смартфон. Она набирала кому-то сообщение, бегло постукивая по дисплею двумя большими пальцами. Когда Макс спросил её, она отвлеклась, повернула к нему бледное лицо, блеклое на фоне голубых локонов, и пожала плечами. Макс медленно подошёл к кровати – опущенные плечи, тянущиеся к земле руки, кудри надо лбом – остановился и склонился к Лизе. Вместе с ним приблизилась и, хоть и едва ощутимая, едкая смесь запахов: пота, табака и пива. Ещё от Макса попахивало машинным маслом.

От химеотерапии Лиза начала по-другому воспринимать запахи и вкусы – для неё они стали ещё сильнее, жгут и бьют по рецепторам.

– Может, глянем что-нибудь? – предложил Макс.

– Нет, – мотнула головой Лиза. – Не хочу, извини.

– Ну ладно.

Макс, как старичок, заложил руки за спину и хотел выйти из комнаты. Он выглядел расстроенным – но он всегда выглядел расстроенным. Так казалось от того, что Макс вечно сутулился и ходил поникшим, но в наибольшей степени – из-за его глаз. Было в его взгляде нечто жуткое. У иных людей взгляд тяжёлый: крупные чёрные глаза, длинные ресницы и нависшее веко слишком сильно тянется вниз – но не у Макса Тресвятского. У него глаза крупные, но достаточно светлые, ресницы, да, длинные, но ничего особенного. Просто холодно: он смотрит как-то виновато и грустно. Как неприкаянная дворняга, которая ничего не сделала, просто подбежала, виляя хвостом, а в неё бросили камень.